— Сколько часов в день ты гуляешь? — спрашивал он.

Мне было стыдно признаться, что я не гуляю, а сижу дома и делаю уроки.

— Часа три… — соврала.

— Часа три?! — Дёся хохотал. — Я гуляю ЦЕЛЫЙ день!

Еще он говорил, что я странно держу чашку, и смеялся. Еще, что странно хожу, и всегда приговаривал:

— Одаренный ребенок!

Если я возмущалась, он хохотал еще больше:

— Ты прикольная, когда злишься!

Я не злилась.

В ШОДе ни с кем не разговаривала, надевала с утра маску «у меня все хорошо» и старалась ходить с ней целый день. Нашла себе ориентир — парня, который был на каждом занятии, запомнила, как одет, и ходила туда, куда шел он, чтобы не перепутать группу.

На математике смотрела на Громова. Просто так. А что он обо мне подумает? На физике выходила из класса во время перерыва и стояла у окна. Нравилось, что никто не замечал, никто не трогал. Я лишь следила, чтобы лицо не отражало эмоций, для которых нет видимой причины:

У меня все хорошо… Нельзя смотреть в одну точку. Нельзя плакать.

Иногда казалось, что меня на самом деле никто не видит, я бестелесна. Сижу на математике, думаю, что место занимаю, а выйду перед классом, и все будут смотреть сквозь. Я пугалась при этих мыслях и начинала искать доказательства своего существования: мягкая ткань с ровными строчками курточки показывала, что мое тело хотя бы материально и здесь присутствует.

Я видела, как медленно, словно кусочки мозаики, осыпаются мои мечты.

Только заходя в Сашину комнату, я чувствовала облегчение. Везде плохо, а тут хорошо. «Я пришла…» — говорила самой себе и ощущала, что в комнате все особенное: мебель, стены, воздух. Дух… И неважно, что сам Саша думал по этому поводу. Обижаешься? Обижайся. Не разговариваешь? Не разговаривай. Главное, ты есть. Но он, казалось, делал все, чтобы лишить меня и этого.

В один из вечеров я забыла о времени, глянула на часы: уже как пять минут назад должна быть на остановке. Посмотрела на Сашу, сказала, что пора идти, выбежала в коридор, быстро оделась, а он не торопился. Долго был в комнате, вышел без свитера и завернул в зал.

Нашел время издеваться. Ты же не мне делаешь плохо!

Через полминуты вышел, ни слова не говоря, вернулся в комнату. Потом появился его отец, надел пальто, и я поняла, что Саша не пойдет меня провожать. Он мне и «до свидания» не скажет.

— А почему Саша не пошел? — спросила его отца на улице, мой голос звучал нейтрально.

— Он сказал, что у него дела.

— Вы бы не беспокоились. Я могу сама дойти. Меня встречают.

— Ничего страшного.

— Я могу и сама дойти! — сказала еще через несколько метров, но дядя Саша сделал вид, что не слышал. Показалось, он поставил себе цель обязательно проводить меня до остановки.

В ШОДе, да и везде, я испытывала только одно желание — вылить все в дневник, описать, понять. Но времени не было, никто не оставлял меня одну. На физике это желание стало перехлестывать через край. Я поняла, что все равно не вникаю в формулы, бездумно переписываю их с доски, поэтому достала тетрадь и застрочила. С каждой строчкой становилось легче.

— Диагонали ромба, корень из двух… — иногда я поднимала голову и с умным видом смотрела на преподавателя.

Да-да, я все понимаю!

Иногда я боялась, что он меня спросит:

— А что вы, девушка, пишете? Вам неинтересно, что я говорю?

Я мысленно отвечала ему заранее. Мне интересно, что Вы говорите, но у меня нет выхода!

Мне было стыдно за дневник. Когда наступила перемена, я поняла, что, наверное, многие заметили, что занималась чем-то не тем. А чем? Писала сочинение? Что могла писать?

Группа галдела. Я чувствовала себя белой вороной.

Нет, я нормальная! Развернулась спиной к окну, а лицом к группе, чтобы хоть как-то слиться с ней.

Сзади сидели два парня, заметила их краем глаза, рассказывали друг другу анекдоты. Иногда слова долетали до меня, я начинала невольно улыбаться. Вдруг один меня окликнул:

— Эй!

Мне не понравилось это слово «Эй!», я насторожилась и посмотрела на него. Парень наклонился чуть вперед, налегая на парту, и, может, от этого, но показался каким-то непропорциональным и жутко некрасивым.

— Сколько сейчас время? — спросил он и странно, неприятно улыбнулся.

Я почувствовала, что его интересует вовсе не время. А потом ощутила какую-то издевку! Будто он реально собирался надо мной прикалываться. Но я здесь беззащитна, за меня не кому заступиться, даже друзей нет…

* * *

Стоять!

«Я у тебя время спрашивал,» — сказал Гера, а я не могла вспомнить! Вся зимняя сессия оставила впечатление, что у меня никто ничего не спрашивал! ТАК ЭТО БЫЛ ГЕРА??? Так это он «время спрашивал?»

От осознания этого тут же захотелось вскочить и найти Геру: «Я тебя вспомнила! Вспомнила!»

* * *

— Двадцать минут одиннадцатого, — я посмотрела на часы и, секунду подождав, не задаст ли парень еще вопрос, с опаской отвернулась. Что-то было неприятное в его улыбке.

* * *

Это был Гера??? И я не запомнила его, потому что испугалась! Потому что он улыбался зло!

Но это был именно он! Его усмешка! Именно его!

Я начала вспоминать дальше. Меня передернуло от его усмешки в поезде, когда он кормил меня шоколадкой, и в море, когда неожиданно выплыл. Его усмешка всегда вызывало во мне чувство опасности, будто он всякий раз собирается надо мной издеваться.

Я снова напрягла память. События начали выстраиваться совершенно по другой линии.

Стоп. А до вопроса? До этого странного «времени». Я повернулась на «Эй!», посмотрела на него, и первое, что пришло мне в голову: «Я ему нравлюсь!»

Оба на! Я прочитала это сразу! А потом уже появилась усмешка, мой испуг, и вопрос стерся из памяти.

Вот где причинно-следственные связи!!! У странного отношения Геры есть ПРЕДЫСТОРИЯ? Конечно, же есть!

«Я РЕШИЛ, что время у тебя спрошу!» Вот это «решил»! Чтобы обратиться ко мне ему нужно было РЕШИТЬСЯ!!!

* * *

На зимней сессии больше ничего не было. Только однажды вечером позвонила тетя Тоня:

— Мы сегодня не сможем тебя принять, у нас гости, извини, пожалуйста, — сказала она ласково.

На помощь тут же пришла Ленка:

— Тогда мы пойдем на дискотеку!

Это не очень радовало, на дискотеке пришлось все время общаться с Дёсей.

— Ты нравишься Дёсе, — говорила Ленка, а я не особо-то видела, он все время меня подкалывал. — А зачем, ты думаешь, он приезжает каждый день?