День клонился к закату. По сигналу Розамунды слуги стали раздавать небольшие караваи с зажженными свечами.

Эдмунд встал впереди, и процессия три раза обошла дом.

Потом свечи затушили, и каждый каравай был съеден, если не считать последней четвертушки, которая станет храниться до следующего праздника урожая.

Солнце медленно опускалось за горизонт, и гости начали расходиться. Хепберны распрощались с хозяевами и сердечно их поблагодарили; Логан склонился над рукой Розамунды.

— Мы еще встретимся, госпожа Фрайарсгейта, — пообещал он.

— Жду не дождусь, милорд, — ответила она, смело отвечая на его взгляд. Потом отняла руку и пожелала благополучно добраться домой.

— Вы не останетесь на ночь? — гостеприимно осведомился Оуэн.

— Нет, милорд, но спасибо вам. — В небе уже поднимается добрая приграничная луна, которая доведет, нас до дома.

Оуэн и Розамунда долго смотрели вслед всадникам. Невеста была вынуждена признать, пусть и самой себе, что она поистине счастлива видеть удалявшиеся спины Хепбернов.

Да, если быть честной, Логан чем-то притягивал ее, но она никому не скажет о своих тайных мыслях.

Супруги долго молчали, любуясь закатом. Когда солнце село, они рука об руку вошли в зал, где уже зажгли свечи и развели огонь в очаге: хоть день был и теплым, к вечеру потянуло прохладным ветерком. Розамунда и Оуэн уселись перед очагом на маленькую мягкую скамью. У ног Оуэна лежала лютня. Подняв инструмент, он начал петь чистым валлийским тенором. Девушка была удивлена и очарована, ибо никогда ранее не слышала, чтобы Оуэн пел или играл, и даже не знала, что он способен на такие подвиги.

Взгляни на розу, о Роза моя,

Потом, смеясь, — на меня.

И в смехе твоем, о Роза моя,

Послышится трель соловья.

Сорви эту розу, о Роза моя,

Прекрасный цветок любви.

И в этой розе, о Роза моя,

Все лучшие чувства мои.

Музыка смолкла, и у Розамунды закружилась голова и перехватило дыхание. Он взял ее маленькую ручку и, отложив лютню, нежно поцеловал пальчики. Их взгляды встретились, и сердце Розамунды странно сжалось.

— Мне еще никогда не пели серенад, — тихо вымолвила она. — Ты сам написал эту песню?

— Нет, — признался он, внезапно поняв, что мот бы ей солгать и она никогда не узнала бы. — Говорят, ее написал Абеляр, французский философ и поэт. Мелодия, однако, моя. Как у большинства валлийцев, у меня есть музыкальный дар, Я рад, что угодил тебе своими скромными способностями, любимая.

— Дядя Генри так и не приехал. Я думала его увидеть, — заметила Розамунда после некоторого молчания.

— Он знает, что ему тут нечего делать, — пожал плечами Оуэн. — У него был целый год, дабы привыкнуть к мысли о том, что Фрайарсгейт будет принадлежать твоим детям, а не его внукам.

— Но я была почти уверена в его появлении. Он должен был хотя бы пожаловаться на то, что у него несправедливо украли поместье, — улыбнулась она.

Оуэн рассмеялся:

— Не волнуйся, он обязательно примчится сюда, еще до зимы! Но ты, наверное, устала, Розамунда. День был долгим и тяжелым, а мы еще не успели как следует отдохнуть после нашего путешествия с королевой шотландской.

— Я позову Мейбл, пусть поможет мне раздеться, — решила Розамунда, поднимаясь. Она радовалась, что гости разошлись и пренебрегли традиционным обычаем укладывания в постель жениха и невесты. Конечно, ее трусихой не назовешь, но если бы они подняли суматоху, она наверняка бы сконфузилась. Кроме того, она, кажется.., побаивается.

Розамунда повернулась к мужу:

— Я пошлю за тобой Мейбл, когда буду готова.

Он встал и, поцеловав ее руку, пообещал:

— Я буду ждать здесь.

Розамунда поспешила к двери, а Оуэн снова сел у очага.

Она нервничает. Ну разумеется! Как всякая порядочная девушка в свою первую брачную ночь. Да и он, хоть человек опытный и искушенный, никогда не ложился в постель с девственницей.

Оуэн пытался припомнить, что делается в таких случаях. С девицами нужно обращаться нежно и бережно. Это ему известно. Но нельзя отступать перед ее жалобами, — ибо брак должен осуществиться, чтобы стать законным.

Услышав деликатный кашель, он поднял глаза.

— Хепберны привезли небольшой бочонок виски, — сообщил Эдмунд Болтон. — Думаю, вам не помешает глоточек-другой, верно?

Оуэн кивнул, с благодарностью принял чашу и поднес к губам, наслаждаясь дымным привкусом и жаром, который пронизал его от горла до желудка.

— Я люблю ее, — почти с отчаянием прохрипел он.

— Знаю, — кивнул Эдмунд. , — Но она еще не ведала любви, — продолжал Оуэн.

— По крайней мере любви между мужчиной и женщиной, — согласился Эдмунд. — Но скоро изведает, уверяю вас, милорд.

— Когда мы вдвоем, зови меня Оуэном. И выпей немного со мной.

Эдмунд кивнул:

— Спасибо тебе. Кстати, виски из Клевенз-Карна славится по всей округе.

— И садись, — добавил Оуэн, Эдмунд налил себе виски и уселся рядом с хозяином.

— В самом деле превосходно, — заметил он, пригубив огненной жидкости.

— Я буду хорошим мужем для нее, — пообещал Оуэн.

— Я в этом уверен.

— Только вот не знаю, как мне быть и как ведут себя мужья. Мой отец так и не женился после смерти матери, а все мои приятели при дворе были солдатами. Мужчина не любит жену, как обычную шлюху. Король любил королеву, но я ведь не знаю, что они делали, оставаясь одни, что, могу заверить, бывало редко. Ты женат много лет. Скажи, что мне делать?

Голос его срывался, во взгляде была паника.

— Мужья обычно делают, как им ведено, парень, — усмехнулся Эдмунд. — По крайней мере по моему опыту. Мы с Хью вырастили Розамунду гордой и независимой, потому что оба ненавидели стремление Генри завладеть поместьем.

Мы хотели, чтобы наша девочка была свободной. Что делает муж? Он должен быть силен там, где слаба жена или когда она в нем нуждается. Должен быть мужем, другом и компаньоном. Она непременно начнет баловать детей. Ты поймешь, когда нужно будет вмешаться, и обязательно настоишь на своем. Ты должен стать опорой и надеждой семьи, быть верным ей и Фрайарсгейту. Это все, что я могу тебе сказать. Но сегодня будь мягким, терпеливым и покажи новобрачной наслаждения брачной постели. Открой ей все, что у тебя на сердце, чтобы она в ответ могла открыть тебе свое. Женщины, подобные Розамунде, никогда не признаются в любви, если чувствуют, что им не отвечают тем же. Я никогда этого не понимал, но так оно и есть.

— Спасибо, Эдмунд, — тихо произнес Оуэн, отставив чашу. — Я приму твой совет и попытаюсь.