она мне не родная. Наши родители сошлись, когда нам было около пятнадцати лет. Мы много лет общались лишь, как родственники, а в какой-то момент у нас закрутился роман. Именно тогда проявилась её не здоровая зависимость. А эти фото… Дата на них неверная. Их подделал тот ублюдок, что пытался тебя изнасиловать. Месть… Она губит всё хорошее. Прости меня.

— Яр…

Я больше не чувствовала твёрдой почвы под ногами… Меня накрыло невозможное облегчение… Я наощупь нашла край столешницы и вцепилась в неё пальцами. Боже! Почему?..

— Почему ты не сказал мне раньше?..

— Ты не готова была слушать, котёнок…

— Яр… Мне… мне так жаль… Я… Боже! Прости меня! Я столько всего…

Яр больше не сдерживал слёз, как и я, они скатывались дорожками по моим до боли любимым, небритым щекам. Мы долго смотрели друг другу в глаза, а через мгновение он, рвано выдохнув, шагнул ко мне и крепко прижал к груди.

— Нет, котёнок, ты не виновата. Это мне нужно молить прощения, стоя на коленях… Твой путь к себе был жесток… И виновен в этом я. И я не жалею, котёнок. Ни о чём не жалею. Тебе было необходимо пройти этот путь. Я лишь надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь меня простить.

— И ты когда-нибудь меня прости, — шепнула я, крепко сжимая его талию. — Но сейчас…

— Да… Нам обоим необходимо время.

Я молчала, уткнувшись ему в грудь, вдыхала его аромат, как можно глубже. И слушала стук сердца, запоминая ритм. Эта мелодия… Самая дорогая в жизни мелодия останется со мной навсегда.

— Родители, — через минуту хрипло произнёс Яр. — Хочешь, я буду рядом, когда ты им скажешь?

— Нет. Я должна пройти через это сама.

— Я горожусь тобой. Горжусь так сильно…

— Знаю, — шепнула я. — Спасибо за всё, Яр… И… И прощай.

— До свидания, малыш, — шепнул он мне в волосы и выпустил из объятий.

Я покидала приёмную уже не тем человеком, которым вошла сюда ещё утром. Теперь я была сама собой.

Двадцать седьмая. Освобождение

У меня было время обдумать хотя бы намётки для новой жизни, пока я ехала в дом родителей. Душа спокойна, как никогда за всю жизнь. Ни страха. Ни волнений. Я поступаю правильно. Именно так, как поступить нужно было уже давно.

Родители ждали меня. И, когда я вошла в гостиную, меня окутало витавшее в воздухе напряжение. Словно они уже догадывались о том, что я собираюсь им сказать. Но делать преждевременные выводы я разучилась на всю жизнь. Да и уверенность, что Яр не стал бы им что-то говорить прочной стеной обосновалась в моём сердце, не допуская и намёка на сомнение.

— Мам, пап, — начала я, по очереди взглянув на каждого. — Мне нужно кое-что вам сказать, и я надеюсь на ваше благоразумие.

— Благоразумие? — усмехнулся отец и, нарочито медленно поставив на каминную полку бокал с алкоголем, устремил на меня свой хищный взгляд. — Наше? Наше благоразумие? У самой-то оно есть, чтобы требовать его от других?

— Я не требую, а прошу, — в этот раз я посмотрела на маму, с неестественно-прямой спиной сидевшую на диване, но она брезгливо скривилась, словно я мошка, случайно залетевшая в её тарелку с супом.

— Не смотри на мать — она тебе не поможет. Она ровно, как и я считает потраченное на тебя время пустым.

Я сглотнула обиду, определённо догадываясь, что они знают что-то, что не знаю я. И очень-очень недовольны этим знанием. Плевать? Именно. Я здесь за другим.

— Мне жаль вашего времени…

— Ей жаль! — воскликнул папа, перебивая меня. — Ты мелкая, не благодарная дрянь! Твоё свинское поведение в первую очередь порочит нас! Нас!

— Я не знаю, что твои слова подразумевают и не хочу знать, — спокойно возразила я. — Я здесь, чтобы озвучить вам своё решение не выходить замуж. Не по вашей указке, по крайней мере. Отныне я сама решаю, как мне жить. И прощение просить не буду.

Мама подавила возмущённый вздох, наткнувшись на брошенный на неё остерегающий взгляд отца. А затем он долго всматривался в моё лицо жёстким, подавляющим взором. Пытался вызвать страх, как делал это на протяжении всех прошедших лет. Но в этот раз у него ничего не выйдет. Теперь я понимаю, что бояться мне нечего, как нечего было бояться всё прошлое время.

— И где ты будешь жить со своим решением? — издевательски усмехнулся он в итоге.

— Я знала, что этот вопрос возникнет и поэтому вам нет нужды об этом переживать, особенно учитывая то, что вы и не будете.

— Что? Неужели, тебе хватит смелости порвать с нами всякие отношения?

Он не верил в то, что я говорю всерьёз. Насмехался, точно зная, что мне не хватил сил.

Но мне хватит сил, пап, они уже наполняют всё моё естество уверенностью в правильности своих действий.

— Я уже сейчас именно это делаю.

— Ты смешна, Злата. Думаешь, без тех удобств, что всегда наполняли твою жизнь, ты протянешь хотя бы один день?

— Я очень постараюсь.

— Ты слаба, — начал он двигаться в мою сторону, словно грозовое облако метая молнии из глаз. — Изнежена. Избалованна. И глупа. Тебе не прожить без нашей поддержки и дня!

— Твои слова, лишь, подтверждают то, как плохо ты меня знаешь.

— Я знаю тебя очень хорошо! Я твой отец!

— Ты мой родитель. Ты дал мне жизнь, питание, образование, воспитание, но отцом ты никогда не был. Никогда. Ни тогда, когда меня толкнул мальчик на одном из приёмов и я сильно ушибла голову об пол, ни сейчас, когда я прошу принять моё решение.

— Ты стояла у него на пути! Ты сама попала под его руку!

— Нет, папа. И ты сам это прекрасно знаешь. Я хотела остановить его от пакости, и он меня оттолкнул. Но его родители были столь влиятельны, были столь важны для тебя, что ты предпочёл их — родной дочери. Тебе было удобней обвинить меня, чем встать на мою защиту. Ты всегда выбирал положение, и это не идёт в пользу отцовских качеств.

— Решила поучать меня? Ты? Та, что трахалась с отбросом на офисном столе, как последняя шлюха?!

Неожиданно. Я попыталась скрыть поразившее меня удивление за маской спокойствия и холодности:

— Не знаю, откуда вам стало это известно и даже боюсь предполагать то, какие меры вы готовы предпринимать, чтобы контролировать мою жизнь, но отныне то, как я провожу своё время — не ваше дело.

— Заканчивай этот цирк. Помолвку разорвал Ярослав, когда застал вас! Так?! И ты… Ты будешь стоять на коленях,