– Это она?

Но Аня не слышала. Пришлось дождаться, пока она поднимет голову и снова посмотрит на его губы. Северьян повторил вопрос. Аня кивнула и забрала магнит. Она так долго пристраивала его обратно на дверцу, что ему пришлось подойти и положить руку на ее плечо. Аня вздрогнула, словно его прикосновение вдруг стало раскаленным, отпрянула и выставила перед собой ладонь. Второй рукой она снова и снова что-то повторяла, но Северьян ее не понимал.

– Напиши, – попросил он чуть мягче. Оглянулся на стол, выхватил взглядом пачку бирюзовых бумажных салфеток и протянул ей одну.

Она кивнула. Накорябала что-то, прикрывая написанное всем телом, а когда отошла, чтобы он смог прочесть, Северьян не сдержал кривой ухмылки.

«Это не ты».

– Нет, ты ошибаешься, это я, – отмахнулся он, не желая вдаваться в объяснения и уж тем более говорить правду – на это попросту не было времени. Он на секунду замер и закрыл глаза. Ошибки быть не могло – Есми. Здесь, в этой квартире, возможно, в соседней комнате. Северьян проморгался и ткнул в ту сторону пальцем. – Можно я посмотрю?

В ее глазах промелькнул испуг, который быстро сменился упрямством. Аня явно не собиралась впускать незнакомца в собственную спальню и загородила дверь, уперев руки в бока, вот только выбора у нее не было.

Северьян приблизился к ней и наклонил голову так, чтобы она отчетливо видела его губы. В том, как она на них смотрела, было что-то неудобное, слишком личное, словно он тащил ее куда-то, а она сопротивлялась, или же оба готовы вот-вот сделать то, о чем впоследствии сильно пожалеют. Северьян мысленно влепил себе пощечину.

– Некогда объяснять, – сказал он резко. – Ей уже не помочь, но другим – можно. Ты же не хочешь, чтобы пострадали другие дети? Не хочешь, чтобы все это повторялось снова и снова?

Она не шевельнулась, но решимости во взгляде поубавилось. Северьян цыкнул, выковыривая из зубов застрявший кусочек капусты, и снова прислушался. Все это время Аня не сводила глаз с его губ. Это начинало напрягать.

– Ладно, – произнес он, уже не заботясь о том, чтобы ей было удобно считывать его слова. – Я туда не пойду, принеси мне то, что плачет в твоей спальне.

Эта просьба, которой он сам до конца не понимал, совершенно его опустошила. Кухню слабо освещал один только светильник в форме перевернутого колокольчика. Свет падал на стол, остальное тонуло в полумраке – детские вязаные поделки на стенах, подушки, для удобства брошенные на стулья, мирно урчащий холодильник, календарь на стене. Северьян устал. Резко и вдруг. Если она откажется, придется действовать самому. Искать то, не знаю что, в чужих шкафах, снова и снова вслушиваясь в звук, который оно издавало – тоскливый, жалобный звук, похожий на плач ребенка, запертого в темной ванной: «и-и-и», и снова – «и-и-и», он, должно быть, свихнулся бы, если б слышал его постоянно.

Аня ушла и вернулась с маленькой, с ладонь величиной куклой. То ли сова, то ли девочка с крыльями вместо рук и клювом вместо носа. Безжизненное фарфоровое личико, такое же тельце с запятой на месте пупка. Аня не выпускала ее из рук, сложенных лодочкой, будто она баюкала младенца. Так и не доверилась – держала чуть поодаль, чтобы можно было рассмотреть, но не коснуться. Северьян и сам не собирался ее трогать.

С минуту он изучал игрушку на Аниных руках, а затем неуверенно, сам того стыдясь, указал пальцем на магнит с фотографией Дилсуз и на куклу. Несколько раз – туда и обратно – до тех пор, пока Аня не закивала и не бросилась к нему, не выдержав тишины, потому что он был первым и единственным, кто действительно понял.

– Ну все, – шептал он и не знал, куда девать руки. Гладил ее по волосам, целовал в затылок, в ту самую седину, которой совсем недавно чурался. – Это она, я знаю, я верю. – Говорил, понимая, что Аня не слышит, а она будто бы слышала – кивала сбивчиво, цеплялась за плечи, дышала горячим и беззвучно плакала. Он никогда такого не видел – чтобы плакали молча. В темноте ее руки казались белее, согнутые над работой плечи – более прямыми, темнота была к ней милосердна, и Северьян, дотянувшись до куклы, со всем доступным ему страхом вдруг понял, что вот она – девочка, бывшая живая девочка. Даже не личико это и совиные крылья, а только тельце. Заключена как джин в лампе, не живая и не мертвая, испуганная. Как же ей повезло, что купил ее не кто-то, а мама, мама – вот что кричала она. Не «Куделька», а «мама», и Северьян, уже проклявший свою суть и предназначение, проклявший себя, и Аню, и Севера, и Вику, и всех, кто заставил его оказаться здесь этой ночью, целовал влажные Анины веки, вытирал слезы с лица, расплетал косы, не смотрел в телефон, шел за нею туда, где ему нельзя было оставаться, но он, разумеется, остался, потому что не умел отказывать, особенно когда это ничего, совершенно ничего ему не стоило.

На крошечный миг между небытием и возвращением обратно ему показалось, что Север с размаху бьет его по лицу. Но этого, конечно же, быть не могло.

* * *

– Где ты был?

И хотя Северьян тишайшим на свете шпионом прокрался в кладовую бара и вышел оттуда, только убедившись, что Мага и Владимир мирно дремлют, а Константин смотрит в другую сторону, Вика с шейкером для смешивания коктейлей наперевес не позволила ему мирно отчалить в страну «а что такого» и «я давно тут был». Сцапав за руку, она втащила его обратно в подсобку и стояла теперь напротив со скрещенными на груди руками, понятия не имея о том, как он любуется ее новым черным глиттером на скулах, тщательно взъерошенными волосами и ключицами в вырезе топа – моя, самая невероятная моя, зачем и почему ты со мной?

– Искал Есми, – привычно соврал Северьян, уже готовый при малейшем одобрении выбраться наружу, однако у Вики явно были другие планы.

– Ха, – сказала она, прижимаясь вплотную. – До четырех утра? А на звонки почему не отвечал?

Она закрыла дверь на защелку. Это было разумно – к концу смены весь персонал выглядел хуже посетителей и шарахался из стороны в сторону, как зомби, не отдавая себе отчета в том, кому и где мешает. Северьян привычно скорчил скорбную физиономию – причин для скорби ему и правда было не занимать.

– Или болтать, или дело делать, – изрек он тоном провидца, однако Провидение в ту ночь не было к нему благосклонно.

– Не ври мне, – опасно предупредила Вика. – Ты был с женщиной.

Это оказался удар ниже пояса. Северьян с трудом устоял на ногах.

– Ну, – замялся он, судорожно измышляя пути к отступлению. – С одной стороны, да, но с другой – я нашел Кудельку!

– Северьян, мать твою перемать, – измученно произнесла Вика, и в ее ладонь ладно улеглась стеклянная бутылка с тоником, небольшая, но стеклянная. – Ты предатель! Ты мне всю жизнь сломал. Иди ты знаешь куда?

Вместо понимания точных координат ему пришлось ловить и бережно ставить на пол все то, что она не глядя хватала со стеллажа и довольно метко отправляла в цель. Несколько минут оба в гробовом молчании посвятили пантомиме под названием «у меня слишком много кредитов, чтобы брать еще один кредит на выпивку, которую я даже не выпью» – до тех пор, пока в запертую дверь не постучали.