– У нас никогда не было никаких проблем, – говорит Мальда. – Каролис каждый месяц исправно платил арендную плату. Оба брата были вежливые, устраивали подарки для пожилых, больных и сирот. Они никогда не капризничали и сами убирали в своем кабинете.

– Не сомневаюсь, – говорю я.

Литовцы остаются за дверью, словно помещение безнадежно отравлено, хотя кем, преступниками или полицией, я определить не могу. Затем Мальда указывает в глубь коридора, где были обнаружены наркотики, за бачком в туалете. Это старомодный мужской туалет с высокими керамическими писсуарами. Высоко на стенах до сих пор видны пятна серого порошка для снятия отпечатков пальцев, оставленные криминалистами. Я показываю фотографии Эми Мэттьюс и Кристал.

– Вы узнаёте этих женщин?

Сначала Мальда не берет телефон. Она еще не все сказала.

– Я знаю, что наркоторговцы есть. Но я всегда полагала, что могу определить, хороший человек или плохой… – Она умолкает, взмахнув очками. Я проникаюсь к ней симпатией. Эти люди чересчур доверчивы. Если пробуду здесь дольше, я тоже стану другим – добрее, дружелюбнее – и безработным.

Медсестер литовцы не узнают. Тогда я показываю Мальде селфи Джавтокаса в форме «Ливерпуля» из «Фейсбука». Коротко взглянув на экран, она почти сразу же передает телефон Римасу Сирейке. Тот какое-то время борется с английским синтаксисом, затем говорит, что этот студент почти ни с кем не общается, просто приходит и уходит, и никак не связан с братьями Клейза.

Я спрашиваю, с кем он связан, и Римас откуда-то из глубины выкапывает еще несколько английских слов.

– Никто друзья почти, – после чего поэтически добавляет: – Человек свой собственный пространство.

– Он никогда не вел себя агрессивно?

Римас разводит руками.

– Он имеет спорный характер.

Я соглашаюсь с тем, что у Дарюса Джавтокаса определенно спорный характер.

– С кем он спорил? О чем?

– Обо всё. Политика. Футбол. Еще молодой.

Не знаю, чего я рассчитывал здесь добиться, но я не узнал ровным счетом ничего. Звеня ключами, Мальда запирает кабинет. На лестнице мы пропускаем подростков, только что закончивших игру. Они проходят мимо, обмениваясь фразами на уличном жаргоне, на котором разговаривают все белые лондонские подростки, и здороваются с Мальдой и Римасом, радостно отвечающим им. На какое-то мгновение мне хочется стать частью такого сообщества.

После того как футболисты удаляются, Мальда говорит, как она со своим спутником рады, что я в этот холодный воскресный день пришел сюда, чтобы задать эти вопросы и узнать правду, какой бы болезненной она ни оказалась.

– Вы хороший человек.

– Мы знаем банды и наркотики, – вдруг взрывается Римас. – При коммунисты и сейчас.

Он умолкает, запасы его английского иссякли. Я уже начинаю благодарить литовцев за потраченное время, как Римас вдруг громко окликает:

– Вайда, о что спорил Джавтокас?

Вайда выходит из подсобного помещения кафе, натягивая на ходу ладно скроенную куртку. Она говорит что-то, продолжая пристально смотреть на меня.

– Она хотела поговорить с вами, когда вы приходили в первый раз, – переводит Мальда. – Она хотела поговорить с вами о братьях Клейза. Ладно, сейчас вы уже всё знаете.

– Я сожалею, если… – начинаю я, но Римас меня перебивает.

– А споры? – нетерпеливо восклицает он. – Мистер Блэкли хочет знать, о что спорил этот студент. – По-видимому, эти споры стали для него очень важными, и я никак не могу его успокоить.

Вайда что-то возбужденно говорит ему, затем мне.

– Вам нужно поговорить с его девушкой, – переводит Мальда.

– Поговорить с девушка, – повторяет по-английски Вайда.

Я показываю ей фотографию Эми Мэттьюс, не упоминая о том, что поговорить с ней будет трудно, но она качает головой.

– Нет. – Она пространно продолжает по-литовски, с обилием жестикуляции.

– Что она имела в виду под «нет»?

– Это не его девушка, – объясняет мне Мальда. Выясняется, что у Дарюса была подруга, которая очень недолго работала в этом кафе. – Очень вежливая, из Вильнюса. Она работала уборщицей. Хорошо готовила.

– Что еще может сказать о ней Вайда?

– Зачем хотеть знать? – спрашивает та.

– Это очень важно, – говорю я.

– Неправильно. – Вайда грустно качает головой и снова скрывается в подсобном помещении.

Римас что-то бормочет по-литовски, а Мальда говорит:

– Все парни хотят лондонских девушек. Дарюс упрямый.

Вайда отсутствует долго, и я начинаю тревожиться. Возможно, она звонит кому-то из банды Клейза. Или в полицию. Я уже собираюсь извиниться и уйти, но тут Вайда возвращается, размахивая клочком бумаги.

– Живет там, – говорит она по-английски.

– Это адрес его бывшей девушки? – Это всего в миле отсюда. Я смогу доехать туда за три минуты.

Вайда кивает.

– Очень рядом. Жалко она не работать.

Мальда Атаускайте водружает очки на нос и говорит:

– Я очень сожалею, что мы так мало знаем и не смогли помочь.

Квартира бывшей девушки Дарюса Джавтокаса находится в убогом четырехэтажном доме на Сити-роуд, по которой проходит граница с Айлингтоном. Оставив «Хонду» на противоположной стороне улицы, я изучаю вход. Судя по числу кнопок, квартир должно быть шесть, и Вайда указала мне квартиру «С», которая теоретически должна быть на втором этаже, но мне нужна полная уверенность. Я не хочу еще одну облаву впустую. Времени всего три часа дня, и солнце яростно светит мне в спину. На втором этаже слева окна темные; справа шторы наполовину опущены, и я вижу внутри смутные силуэты мужчины и женщины.

Всматриваюсь, тщетно пытаясь различить черты лиц, но тут вдруг мужчина оборачивается, подходит к окну и смотрит прямо на меня. Дарюс Джавтокас.

Я в шоке поспешно отступаю в тень под бетонным навесом, однако Дарюс почему-то никак на меня не реагирует. Затем до меня доходит, что солнце светит прямо ему в глаза, отражаясь от свежего снега.

Дарюс рассеянно смотрит в окно. Он выглядит очень молодым, совсем не убийцей. Впрочем, так бывает почти всегда. Сказав что-то женщине у него за спиной, он снова поворачивается к ней.

Я звоню Бексу и сообщаю, что нашел Джавтокаса, и он говорит:

– Что?

– Я не могу звать на помощь. Я должен сидеть на больничном. Направляй сюда «тяжеловесов», и мне наплевать на то, что ты наплетешь Джерри. Скажи, был анонимный звонок, тебе явилось видение, сон; скажи, что это было написано на зеркале в мужском сортире…

Я называю Бексу адрес, но он неумолим: