Другим актом моей подрывной деятельности было письмо непосредственно Кнорозову, выражавшее интерес к его работе и поддержавшее его идеи о ранних системах письма. В одном абзаце этого письма от 20 августа 1957 года я сказал:

Я ошибался насчет аффиксации: слоговая запись оказалась гораздо более распространенной в письменности майя, чем я думал. Я ошибался и в отношении идеограмм. Но все это было частью переписки, которая длилась годами. Я испытываю чувство глубокого удовлетворения, представляя недоумение шпионов, которые вскрывали и читали эту почту, поскольку это было время, когда ЦРУ просматривало всю переписку с Советским Союзом, а их коллеги из КГБ выполняли аналогичную работу на другой стороне.

Докторская диссертация Кнорозова, посвященная «Сообщению о делах в Юкатане» Ланды, вышла в 1955 году отдельной книгой, и он прислал нам с Софи экземпляр. Мы написали хвалебную рецензию в журнале «American Antiquity», особо отметив работу Кнорозова по дешифровке письма майя. Это, должно быть, расстроило Томпсона, но что по-настоящему разъярило великого майяниста, так это то, что мы обратили внимание на сравнение Томпсона с Афанасием Кирхером, сделанное советским ученым. Ситуация еще больше осложнилась, когда в 1958 году в том же журнале появился перевод Софи новой статьи Кнорозова, в котором были изложены его методика и результаты дешифровки [8], обеспечившие взглядам диверсанта из-за железного занавеса широкую аудиторию среди майянистов и лингвистов.

Одним из них был Дэйв Келли – Дэвид Хьюмистон Келли, если называть его полным именем, безусловно уникум в анналах исследований майя [9]. Живая смесь ирландского лукавства и трезвости янки Новой Англии, внушительные размеры, лысая голова и улыбка лепрекона – на профессиональных встречах он всегда мог представить доклад, который, по мнению многих, казался неправдоподобным и даже возмутительным, но, как правило, был основан на безупречных исследованиях.

Я знал Дэйва со времен, когда мы были студентами в Гарварде, и меня всегда поражали его обширные знания всего странного, диковинного и необычного в любой точке мира. НЛО, генеалогия ирландских и армянских правителей, транстихоокеанские контакты и потерянные континенты – все это привлекало его внимание на разных этапах карьеры. Дэйв прирожденный нонконформист, и неудивительно, что он пошел своим собственным путем дешифровки майя, к недовольству Эрика Томпсона.

Ист-Джаффри – восхитительная старомодная деревня в Нью-Гемпшире в тени горы Монаднок, и именно там, в викторианском каркасном доме двух своих теток, Дэйв провел большую часть юности. Я никогда не забуду день, когда он пригласил меня и друзей-студентов к себе в гости. Две старые девы приняли нас, сидя в креслах-качалках. На третьем этаже находилась комната Дэйва с жуткой настенной росписью, нарисованной его младшим братом и изображающей сцену разрушения мира из Дрезденского кодекса. Полки были забиты книгами по археологии, научно-фантастическими журналами самого странного сорта и литературой по НЛО. Дэйв был явно самый необычный студент Гарварда.

Он родился в Олбани в семье ирландского католика и матери-янки и провел свои первые годы в школе в северной части штата Нью-Йорк. Его карьера археолога началась в пятнадцать лет. Тетя Дэйва Элис Хьюмистон, одна из двух старушек, которых я встретил в Ист-Джаффри, была тогда главным каталогизатором библиотеки Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и подругой Маргарет Морли, племянницы Сильвануса Морли. Мисс Морли порекомендовала ей книгу «Копая на Юкатане» Энн Экстелл Моррис (жены одного из археологов института Карнеги), которая могла заинтересовать мальчика [10]. Тетя Элис прислала книгу племяннику. Две иллюстрации очаровывали его: на одной, ближе к началу, была изображена огромная земляная насыпь в Чичен-Ице, на которой стояли люди, в то время как на второй, ближе к концу, эта же насыпь превратилась в блистательный «Храм тысячи колонн». Как рассказывал Дэйв, «я подумал: эй, это то, чем я хотел бы заняться».

Несколько лет спустя Дэйв написал Альфреду Тоззеру о своем желании попасть в Гарвард и получил ободряющий ответ. В 1946 году, после трехлетнего пребывания в армии, Келли поступил на первый курс Гарварда и стал одним из двух последних учеников Тоззера (вторым был Уильям Сандерс, который будет специализироваться по Центральной Мексике[113]). Тоззер был требовательным учителем: он за минуту исписывал библиографией всю доску в комнате для семинаров, и каждый студент должен был прочитать все, включая даже те источники, которые противоречили точке зрения Тоззера. «В список входили и работы таких ученых, как Эрик, – рассказывал Дэйв, – которых Тоззер не слишком любил и чье мнение не всегда уважал».

Нам с Дэйвом повезло: отдел исторических исследований института Карнеги, который отвечал за изучение майя, занимал старое здание рядом с музеем Пибоди, и Дэйв много общался с Эриком Томпсоном и Таней Проскуряковой. Правда, Келли признает, что его отношения с Томпсоном никогда не были особенно тесными. Эрику явно не нравились нонконформистские взгляды Дэйва на историческую природу классических монументов и надписей, его неприятие корреляции Томпсона (или GMT), его теории о транстихоокеанском распространении мезоамериканского календаря с запада на восток, (тема докторской диссертации Дэйва) и его интерес к фонетизму.

Келли и Кнорозова свел вместе случай, который сделал Дэйва самым пылким приверженцем России на Западе. Летом 1956 года он находился в Шотландии и Ирландии – причем, что характерно для Дэйва, изучая генеалогию Вудро Вильсона для своего друга, писавшего биографию двадцать восьмого президента США. Келли воспользовался своим пребыванием в Европе, чтобы отправиться в Копенгаген на Международный конгресс американистов [11]. Он был потрясен докладом Кнорозова, о котором раньше никогда не слышал, и познакомился с ним, общаясь на испанском, – единственном общем языке, при том что оба, по словам Дэйва, говорили плохо.