Юрий Валентинович Кнорозов родился в семье этнически русских родителей 19 ноября 1922 года (12.15.8.10.13 13 Бен 6 Сак по календарю майя) в украинском городе Харькове[104]. В семнадцать лет он поступил в Харьковский университет, но через два года, в июне 1941 года, немецкая армия захватила большую часть Украины. Роковым образом Кнорозов остался в оккупированной зоне. Говорю «роковым образом», поскольку все, кто оказался на контролируемых немцами территориях, рассматривались Сталиным и НКВД, предшественником КГБ, как потенциальные враги и предатели. Это во многом подпортило и биографию Кнорозова: тень недоверия к нему тянулась долгие годы.

В феврале 1943 года, во время кровопролитной третьей битвы за Харьков, ему удалось пересечь линию фронта и добраться до Москвы, где отец Юрия был высокопоставленным чиновником. Только благодаря его влиянию Кнорозов смог поступить на исторический факультет МГУ. Однако война продолжалась, и в марте 1944 года он был призван в армию, но не принимал участия в боевых действиях – после окончания школы ремонтных авточастей был переведен телефонистом в резервный 158-й артиллерийский полк.

Демобилизованный в октябре 1945 года, Кнорозов вернулся в МГУ, где сосредоточился на египтологии, но его внимание привлекали японская литература, арабский язык и письменность Китая и древней Индии. Некоторые из наставников Юрия в университете, считая его прирожденным египтологом, пытались убедить студента отказаться от занятий китайским языком и меньше заниматься археологией и этнологией. Но сравнительные исследования древних систем письма были бесспорно сильной стороной Кнорозова, и его пытливый ум не ограничивался одним Египтом.

Его интересы в этом направлении поддерживались доброжелательным научным руководителем профессором Сергеем Александровичем Токаревым, специалистом по народам Сибири, Восточной Европы, Океании и Америки, – тут у марксизма было преимущество по сравнению с Западом: он поощрял сравнительный подход. Прочитав пессимистичную статью Пауля Шелльхаса о невозможности когда-либо прочесть иероглифы майя, Токарев в 1947 году задал своему блестящему ученику вопрос: «Если вы считаете, что любая система письма, созданная одними людьми, может быть прочитана другими, почему бы вам не попытаться разгадать систему майя?»

Многие считали, что Кнорозов был слишком молод и неопытен для такой сложной задачи, но Токарев ответил так: «Молодость – это время бросать вызов».

Первая задача Кнорозова состояла в том, чтобы выучить испанский язык и начать перевод и комментирование «Сообщения о делах в Юкатане» епископа Ланды. Это стало его диссертацией и основой его новаторской работы по расшифровке [2]. Он закончил обучение в Москве в 1948 году, но из-за подпорченной биографии его не приняли в аспирантуру МГУ. С помощью Токарева он поступил в аспирантуру в Ленинградском государственном университете и получил научную должность в Ленинградском институте этнографии[105]; там он и работал в кабинете на первом этаже Кунсткамеры Петра Великого до самой своей смерти полвека спустя.

Великое достижение Кнорозова показывает, что даже в те дни советские ученые и исследователи могли добиться значительных успехов, если избегали запрещенных тем, таких как менделевская биология, фрейдистская психология и западная социальная теория; быстрое развитие советских ядерных вооружений и космических программ – тому подтверждение. Но, учитывая ждановскую атмосферу, которая царила в исследовательских институтах и журналах, неудивительно, что девятнадцать страниц статьи в «Советской этнографии» предварялись кратким комментарием главного редактора С. П. Толстова, составителя сталинистской диатрибы под названием «Англо-американская антропология на службе империализма». В комментарии же он превозносил марксистско-ленинский подход, позволивший молодому Кнорозову одержать победу там, где потерпели поражение буржуазные ученые[106]. Таким образом, Толстов собственными руками обеспечил боеприпасами человека, который должен был стать злейшим врагом Кнорозова – Эрика Томпсона.

После полумистического и псевдолитературного бреда Томпсона статья Кнорозова кажется образцом логического изложения. Между прочим, ни здесь, ни где-либо еще в своих опубликованных трудах по письменности майя Кнорозов никогда не упоминал священные имена Маркса, Энгельса или Сталина, вопреки тому, что утверждали многие его западные хулители и даже сторонники.

В статье «Древняя письменность Центральной Америки», начав с описания труда Ланды и его взглядов на письменность, Кнорозов переходит к истории попыток дешифровать некалендарные иероглифы майя и исследует удачи и промахи в толковании «алфавита» Ланды, доведя свое повествование до безысходной статьи Шелльхаса 1945 года. Дальнейшее изложение темы закладывает основу для его собственного уникального вклада в дешифровку письма майя.

Как мы помним из первой главы, Сильванус Морли в своей эволюционной теории развития письма следовал схеме, которая восходит к викторианскому антропологу Эдварду Тайлору, предположившему, что системы письма прогрессивно развивались от пиктографических через идеографические (с китайской письменностью в качестве примера) к фонетическому. Резко осуждая эту схему за ее гиперэволюционизм, Кнорозов демонстрирует, что эти предполагаемые стадии сосуществуют во всех ранних письменностях, включая египетскую, месопотамскую и китайскую, и приводит подтверждающие примеры. Эти виды письменностей он называет иероглифическими и располагает майяскую среди них.

Иероглифическое письмо в этом смысле типично для государственных обществ, в которых оно монополизируется классом писцов-жрецов. В таких системах можно найти «идеограммы» (ныне называемые логограммами), которые имеют как смысловое, так и фонетическое значение, фонетические знаки (как моноконсонантные египетские знаки Египта) и ключевые знаки, или детерминативы, – классифицирующие знаки, имеющие только смысловое, но не фонетическое значение.

Вот что Кнорозов, вопреки общему мнению, говорит об «алфавите» Ланды: