Конечно, он не хотел и думать ни о чем подобном, но слишком уж заманчивым было предложение.

«Ты не герой, парень. Поэтому забирай деньги – и проваливай».

Энджел закрыл глаза и увидел, услышал, ощутил все происшедшее как наяву. В те минуты определялась, в сущности, вся его дальнейшая жизнь. Не надо было ему вслед за Алексом входить в дом. Однако Энджел вошел. Не следовало идти за Алексом в его сумрачный кабинет, но Энджел пошел туда. Он сразу услышал звук выдвигаемого ящика стола, затем Алекс зашуршал чековой книжкой.

Энджел припомнил те последние мгновения, когда еще можно было сказать «нет». Только когда чек оказался у него перед глазами, когда Энджел увидел обилие нулей – стало ясно, что отступать поздно.

Алекс нутром почувствовал, что творится в душе Энджела, и повел себя как опытный охотник, загнавший жертву.

«А что бы ты мог дать Мадлен?! Жалкое существование в вонючем трейлере?! Пиво и телевизор после ужина?! А сам бы, как твоя пьянчуга-мать, всю жизнь копошился бы в дерьме?! Так, может, все-таки возьмешь деньги и уберешься подобру-поздорову из этого города?!

Энджел подумал о своих родителях, которые – Алекс точно выразился – всю жизнь копошились в дерьме, а приходя домой, напивались и вымещали на нем свою злость.

Алекс помахал чеком у него перед носом.

«Я видел тысячи сопливых мальчишек вроде тебя. И могу сказать наверняка: ты – никто, и ничего путного из тебя не выйдет. Ты даже не достоин стирать пыль с ее обуви, ясно?!»

Энджел, призвав на помощь Бога, собрал всю свою отвагу. «Я могу стать хорошим отцом». Но пока Энджел просто произносил эту фразу, он понял, что говорит неправду. Алекс тоже понял это и рассмеялся.

«Что из того? Завтра она сделает аборт. Или ты вообразил, будто она родит от тебя?! Черт побери, заруби себе на носу: она из семейства Хиллиард!»

Энджел почувствовал явное облегчение. Даже сейчас, много лет спустя, ему было нестерпимо стыдно при мысли о том, какое сильное он тогда ощутил облегчение.

«Забирай деньги, парень. Все это – твое».

И Энджел взял чек и, зажав его в кулаке, повернулся и бросился вон из дома. Мысленно он повторял себе, что можно ведь и денежки потратить, и остаться с Мадлен. Но когда Энджел сел на велосипед, он так остро осознал всю правду, что его чуть не вывернуло наизнанку. Он бросал Мадлен именно потому, что хотел ее бросить. Потому что не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы поступить работать на какую-нибудь паршивую фабрику, воспитывать ребенка.

«Никакого ребенка не будет». Он хотел, чтобы эта мысль успокаивала, но получилось так, что она лишь ухудшала и без того омерзительное состояние, в котором он пребывал.

Он боялся. Господи Боже, как ему было страшно вот так взять и швырнуть в грязь все свое будущее, все свои благие намерения!

Обернувшись, Энджел увидел в окошке бледное лицо Мадлен, заштрихованное каплями дождя.

Затем вскочил на велосипед брата и помчался прочь, изо всех сил крутя педали. Чек оттягивал карман, как тридцать пресловутых сребреников.

Энджел шумно выдохнул. В мыслях он еще мчался прочь от ее дома, набирая скорость, но вдруг... оказался на том месте, с которого все началось.

«Я зову ее Лина...»

Всплывшие в памяти слова вернули его к настоящему. И почти сразу же он почувствовал страшной силы толчок в груди.

Энджел прикрыл глаза и затаился, стараясь дышать как можно осторожнее, чтобы вдох был неглубоким. На лбу выступил холодный пот и струйками потек по лицу.

Энджел хотел дотянуться до кнопки вызова медсестры, но рука как-то сразу ослабела, сделалась неподъемной.

Кардиометр, уже несколько секунд пищавший все более и более отчаянно, наконец включил сигнал тревоги.

«Перебои в работе сердца».

Энджел старался дышать ровно. Казалось, что тело превратилось в жесткую клетку, со всех сторон его обволок мрак. А в груди все нарастала боль.

Какой-то частью сознания Энджел отметил, что резко распахнулась дверь палаты, прямоугольник света упал на пол, громко зазвучали сразу несколько возбужденных голосов. Он слышал как сквозь пелену, что его несколько раз звали по имени, однако он ничего не мог ответить. Все тело вдруг сковала смертельная усталость. Он потерял счет времени.

Затем Энджел ощутил легкое прикосновение. Через какофонию разнообразных звуков донесся ее голос:

– Энджел?

Он попытался протянуть руку, но тело уже не слушалось его. Он превратился в какой-то мешок с костями – совершенно безвольное существо. Сил хватило только на то, чтобы разлепить глаза.

Над ним склонилась Мадлен. Верхний свет падал так, что над ее аккуратно причесанными волосами образовалось подобие нимба. На мгновение Энджелу почудилось, что он кружится на карусели из далекого прошлого и видит Мадлен на фоне усыпанного звездами неба.

– Мэд, – слабым голосом хрипло произнес он.

– Не смей умирать, Энджел Демарко! Не смей, слышишь?! – Она отвернулась и спокойным уверенным голосом отдала несколько приказаний. Звук ее голоса несколько успокоил Энджела. Затем Мадлен вновь повернулась к нему и провела рукой по его влажному лбу. – Ничего, все будет хорошо, Энджел. Найдем тебе сердце, обязательно найдем. Ты только раньше времени не сдавайся.

Ее лицо то маячило у него перед глазами, то расплывалось и исчезало.

– Энджел, не спи!

Веки стали неподъемно тяжелыми, Энджелу хотелось ей что-то сказать, но мысль, едва возникнув в мозгу, тотчас куда-то исчезла.

– Отек легких, – свистящим шепотом обратилась Мадлен к медсестрам. – Журнал записей мне, быстро. Да пошевеливайтесь же вы, Господи Боже.

Казалось, Энджела должны были напугать эти слова, но он уже не способен был что-либо чувствовать, в том числе страх.

Осеннее вечернее свежее небо окрашивалось у горизонта в различные оттенки розового, бледно-лилового и голубого.

Фрэнсис сидел в позе йога на жестком полу Килсенс-рум и не отрываясь смотрел в огромное, от пола до потолка, окно, до краев заполненное ночной тьмой. На ближайшем дереве время от времени хрипло переговаривались вороны. Фрэнсис отчетливо слышал доносившийся скрежет их когтей о ветки. Только-только закончился день, наступило как раз то время, когда лошади и коровы на соседних фермах уже получили и съели свою порцию сена, когда олени выбирались из леса, надеясь до наступления холодов полакомиться еще кое-где оставшейся свежей травой.

Плотные серые тучи наплывали друг на друга, роняя на землю крупные скупые капли дождя. Ветер изредка бросал в стекло пригоршни пожухлых листьев. Сосновые иголки густо усыпали землю, лепились к стеклу, собирались на белом карнизе.