Одновременно с ними я раздобыл неизвестные исследователям письма из наследия Анатолия Софронова, Всеволода Вишневского, Арона Вергелиса и других деятельных участников давней исторической драмы. Пусть они свидетельствуют и говорят сами за себя, а мы предварим их лишь небольшим историческим комментарием, чтобы освежить в памяти масштабы и характер репрессивных процессов против интеллигенции не только в послевоенные, но и в 20 – 30-е годы.

…Осень 1924-го. По распоряжению одного из главных чекистов страны Агранова-Сорензона ОГПУ арестовывает группу в 14 человек молодых поэтов, художников, журналистов во главе с другом Сергея Есенина Алексеем Ганиным. Дело об «Ордене русских фашистов» закончилось расстрелом семерых молодых людей. Остальные получили длительные сроки тюремного и лагерного заключения. Все они были русские люди.

1931 год. Органы госбезопасности арестовали несколько десятков человек из технической интеллигенции. По всей стране прокатилась пропагандистская волна, связанная с печально знаменитым «шахтинским делом» и процессом над участниками «промпартии».

Но пойдем дальше. 1933 – 1934 годы.

«Дело Российской национальной партии», или «дело русских фашистов», оно же «дело славистов», когда были репрессированы крупнейшие этнографы, археологи, реставраторы, директора музеев, а среди них лингвисты и литературоведы академик М. Сперанский, чл.-корр. АН Н. Дурново и А. Селищев, профессора В. Виноградов, А. Седельников, Н. Туницкий и многие, многие выдающиеся русские интеллигенты. Всего в Москве и Ленинграде органы арестовали 76 человек, из которых было расстреляно и погибло в лагерях 28. Русская наука на много лет была обезглавлена.

А сколько было в 20 – 30-е годы подобных процессов местного масштаба против дворян, старых спецов, священнослужителей, «русских фашистов», антисемитов – не счесть! Полных масштабов всех этих антирусских чисток, замаскированных фразеологией о классовой борьбе, мы, видимо, не узнаем никогда.

Все эти катаклизмы, которые заканчивались расстрелами, ссылками, лишениями в правах русских людей в 20 – 30-е годы, вспоминаются еще и потому, что во многих нынешних книгах период сталинского правления изображается как вечное преследование еврейской интеллигенции, и сам Сталин не как суровый и расчетливый строитель государства, а всего лишь как патологический антисемит, изначально жаждавший преследования и уничтожения бедных евреев. Особенно вульгарно и поверхностно эта точка зрения изложена в книгах А. Борщаговского «Записки баловня судьбы», «Обвиняется кровь» и в воспоминаниях Я. Рапопорта «На рубеже двух эпох». Наиболее объективно и доказательно еврейская проблема той эпохи освещена в книге Г. Костырченко «В плену у красного фараона».

«Свирепый закоренелый антисемитизм Сталина»; Сталин – «заурядный уголовный пахан» «ненавидел их плоть, врожденные их способности», «даже их имена», «обвиняется кровь и ничто другое» (из книги А. Борщаговского «Обвиняется кровь»).

Все репрессии, по убеждению этого автора, «определены изначальным недоверием к крови, презрением к крови, ненавистью к крови»… Зато соперники Сталина, какие бы кровавые злодеяния ни стояли у них за спиной, остались в истории, по мнению А. Борщаговского, достойными любых комплиментов. «Троцкий с его искусным ораторством, беспощадным ироническим умом», «Каменев – образованный, хорошо пишущий, так легко располагающий к себе людей», «Зиновьев, – пышноволосый вития, покоритель партийных толп»… Вот как он превозносил «своих по крови!».

В отличие от «исследователей» типа Борщаговского Г. Костырченко анализирует события тех лет с трезвой объективностью историка. По Борщаговскому и Рапопорту, Михоэлса убили из-за того, что Сталин был политическим антисемитом. (А поглупевший от ненависти покойный Зиновий Гердт договорился до того, что «Сталин заревновал к его (Михоэлса. – Ст. К.) популярности» и потому «кончилось убийством»).

Г. Костырченко пишет о драме Михоэлса и Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) совсем иначе: «Лидеры ЕАК в какой-то момент, особенно после поездки Михоэлса и Фефера на Запад, пребывали в эйфории. Им стало казаться, что, подобно элите американского еврейства, они могут «в свою очередь» влиять на правительственные круги, участвуя в формировании государственного политического курса в интересах советских евреев. Однако наивно было думать, что Сталин, не считавшийся ни с чьими интересами, включая ближайших родственников и соратников, пойдет на это».

А. Борщаговский пытается изобразить дело так, что изначальным импульсом кампании против «критиков-космополитов» был государственный антисемитизм, помноженный на личную ненависть Сталина к евреям. Но причины антикосмополитической кампании куда более заурядны, нежели оно кажется Борщаговскому.

Г. Костырченко в книге «В плену у красного фараона» убедительно, на документах доказал, что дело было прямым завершением номенклатурного противостояния и борьбы в недрах самого ЦК КПСС.

Будущих «критиков-космополитов» в ЦК поддерживал и опекал отдел пропаганды и агитации во главе с Шепиловым. «Высокое покровительство, – пишет Г. Костырченко, – окрыляло критиков, порождало в них иллюзии широких возможностей и права на смелые оценки и суждения. Их статьи часто публиковались на страницах престижных и массовых периодических изданий».

Скрытая цель борьбы этого в основном состоящего из евреев партийно-идеологического клана была в том, чтобы свергнуть генсека СП СССР А. Фадеева и посадить на его место более подходящего им К. Симонова. Включив все рычаги партийного Агитпропа, Борщаговский со товарищи начали борьбу с фадеевским окружением – А. Софроновым, В. Вишневским, А. Суровым, Н. Виртой и другими русскими драматургами; наверняка их целью было вытеснение из репертуаров советских театров пьес этих драматургов, чтобы заменить их иными (Галич-Гинзбург, Масс и Червинский, бр. Тур, Шейнин, Ласкин и т. п.). Словом, разыгрывалась скрытая борьба одной волны посредственной драматургии с другой, может быть, еще более посредственной. И неизвестно, чем могла бы закончиться война, если бы опытный аппаратчик Александр Фадеев, почуяв опасность, заручившись поддержкой Георгия Маленкова, не нанес своим противникам упреждающий удар. Защитники еврейского лобби – Шепилов в ЦК КПСС и Симонов в Союзе писателей, почувствовав, что Сталин не сдаст Фадеева, молниеносно перебежали в лагерь побеждающей стороны.

Тут-то и началась в январе 1949 года официальная развязка исторической драмы. Что делать, раз проиграли в партийно-аппаратной схватке бульдогов под ковром! Не рассчитали сил, видимо, памятуя, как легко их соплеменники расправились в 20 – 30-е годы с «орденом русских фашистов», с почетными академиками-славистами, со старыми русскими спецами из Промпартии. А тут не учли, несмотря на весь свой изощренный ум, что после войны и партия, и Лубянка, и идеология получили мощную русскую патриотическую прививку.

И негоже сейчас, спустя полвека, пожилому человеку А. Борщаговскому кликушествовать о гонениях на кровь и о страданиях своих сотоварищей по достаточно грязной, полной интриг и коварства партийно-идеологической возне, окончившейся их поражением. Будет проще считать, что это сверхчеловеческий реванш истории за дело Ганина, за смерти и расстрелы славистов, за мучения на Соловках ленинградских студентов из «Братства преподобного Серафима». Кстати, никого ведь из критиков-космополитов не расстреляли и в лагеря не сослали. Даже из Союза писателей никого не исключили, кроме старого партидеолога Альтмана. Словом, отделались они легким испугом. Ну кое-кого с работы сняли, из редколлегии вывели. Впрочем, самый ловкий из пострадавших, тот же Борщаговский, молниеносно сориентировался и вскоре настрочил ура-патриотический роман «Русский флаг». Мощные силы в ЦК любили и поощряли кульбиты такого рода. Легко отделались. Не то, что русские интеллигенты на процессах 20 – 30-х годов, когда были и жертвы, и сроки, и кровь лилась настоящая.