Во всем, что случилось, я виню только себя. Сам не удовольствовавшись сознанием собственной святости, решил доказать ее остальным. В тот момент, когда осознаешь свою святость, надо остановиться. А корчить из себя праведника перед маленькой шлюшкой – все равно что лезть в рай по черной лестнице. В объятиях Клод я кажусь себе червем, заползшим в ее душу. Даже живя с ангелом, прежде всего надо уметь быть мужчиной, надо оставаться самим собой. Мы должны вылезти из этой гнусной дыры и перебраться туда, где светит солнце, где нас ждет комната с балконом, с которого открывается вид на реку, где поют птицы, цветут цветы, где течет жизнь, где будем только мы двое, и ничего больше.

Я потому всегда думаю о Сандраре с любовью и восхищением, что он очень похож на того воображаемого исконного китайца, выдуманного мною, возможно, из ненависти и презрения к людям, которых вижу вокруг себя в сегодняшнем мире. Сам Сандрар дает ключ к своей загадочной личности в автобиографическом отрывке, небольшой книжке, называющейся «Ночь в лесу»: «De plus en plus, je me rends compte que j’ai toujours pratiqué la vie contemlative»[117].

Хотя его писания производят впечатления бурных и хаотичных, тем не менее их смысл всегда кристально ясен. Сандрар ухватывает самую суть вещей. Он активнейший из людей и вместе с тем он безмятежен, как тибетский лама. Сетовать на противоречивость его натуры – значит недооценивать его. Это цельный человек, неисчерпаемая созидательная сущность, самореализующаяся через даяние. Многие сказали бы, что он чрезмерно щедр. Я не стал бы использовать слово «щедрость» по отношению к Сандрару. Это больше чем щедрость. Это – жизненная сила, слепой и безжалостный порыв, скорее природный, нежели человеческий. Он нежен и беспощаден в одно и то же время. Он аморалист. И всегда остается самим собой, неповторимым Блезом Сандраром.

Если взглянете на список его произведений, то увидите, что более половины из них уже исчезли из продажи. А если изучите их названия, то поймете, что сам автор не исчезнет никогда. Он самый современный из современников, вместе и актуальный, и вневременный. Он настолько хорошо осведомлен обо всем, что совершенно не обращает внимания на происходящее. Сандрар – это рудное сырье, источник чистейшего металла. Он может говорить чудовищную ложь и оставаться абсолютно правдивым. В каждой байке, которую он плетет, больше жизненно важного содержания и подлинных фактов, нежели, например, во всем magnum opus[118] Жюля Ромена[119]. В каждой книге, которую Сандрар дарит нам, он будто наклоняется и зачерпывает горсть земли левой рукой[120]. В каждой книге он будто обнимает нас той ампутированной рукой, в которой по-прежнему течет кровь, горячая и алая. Сандрар знает только реальность и правду сердца. Его поступки, часто грубоватые и неуклюжие, тем не менее мужские поступки. Он никогда не пытается угодить или примирить. Он худший дипломат в мире, а следовательно, лучший. Он не реалист, но реален, неподделен. В своем нечеловеческом роде он делает только то, что человечно, отзывается только на то, что человечно. Если порой он похож на заряд динамита, то это потому, что его искренность, честность безупречны.

Сандрар – заядлый путешественник. Вряд ли найдется на свете уголок, где бы ни ступала его нога. Он объехал не только весь мир, но побывал и за его пределами. На Луне, Марсе, Нептуне, Веге, Сатурне, Плутоне, Уране. Он мечтатель, который не пренебрегает обычными средствами передвижения для своих дальних странствий. Обычно он странствует инкогнито, усваивая нравы и речь народа, с которым знакомится. Он, конечно, не носит с собой паспорт, или аккредитивы, или рекомендательные письма. Он знает, что, в какой бы стране ни сошел на берег, всюду это чистая формальность. Это не вопрос самоуверенности, даже не веры в собственную счастливую звезду – это вопрос точности. Описывая свои звездные путешествия, он делает это просто и искренне, будто описывает поездку на Формозу или в Патагонию. Мир един, что в мечтах, что в реальной жизни. Одна плазма и одна магма. Границы существуют лишь для робких, для нищих и слабых духом. Сандрар никогда не употребляет слово «граница»: он говорит о широте и долготе. Расспрашивает о климате или о характере почвы, о том, что используется в пищу, и так далее. Он, можно сказать, пугающе естествен, нечеловечески человечен. «L’action seule libére. Elle dénoue tout»[121].

У него повсюду есть друзья, даже среди готтентотов. Тем не менее он самый одинокий из людей. Из всех, кого я знавал в жизни, он парит наиболее высоко – и в то же время он крепко связан с землей. Но, употребляя относительно Сандрара слово «космический», легко оскорбить его; это могло бы значить, что он принимает жизнь, какой она есть. А Сандрар не принимает. Не принимает ничего. Не говорит ни «да», ни «нет». Он грубо третирует подобные вопросы. Становится убийственно молчалив. И потому, может быть, он изумительнейший собеседник. Его разговорчивость не от одиночества, как у большинства людей, она от абсолютного соответствия моменту, от несуществования, исчезновения, метаморфоза. И потому она плодотворна, волшебна, ядовита. Его разговорчивость совершенно разрушительна для всего, что не принадлежит моменту, – это мираж, рожденный необычной духовной атмосферой, которую он образует вокруг себя и в которой живет. Он следует за ним, влекомый жаждой, как путник в пустыне. Но никогда не бывает, чтобы он заблудился, чтобы он заблуждался. И никогда он не покидает своего тела, в отличие от тех странных личностей, тибетских искателей мудрости. Куда бы Сандрар ни отправлялся, его тело сопровождало его – а также голод и жажда. Если условия пути тяжелые, по возвращении он выглядит истощенным; если ветер все время наполняет паруса, Сандрар возвращается с красным от солнца лицом и с незабываемым звездным светом в глазах. Возникает искушение сказать, что он страдает галлюцинациями. Сандрар не только возбуждает жажду странствий, он еще и удовлетворяет ее. Он говорит так, будто опустошает свои карманы. Он говорит не словами; он говорит вещами, фактами, поступками, приключениями. Он не нуждается в прилагательных, ему достаточно глаголов и существительных – и союзов, союзов, союзов.