— Черноморскому флоту не пробиться, — докладывали из Штаба. – Но часть субмарин все же прошла Гибралтар. Балтийцы и северяне сражаются в Норвежском море на траверсе Нескёйпстадюр–Олесунн. Нацисты используют «демонов» как ракетоносцы. Потери уточняются.

— Передайте моё особое указание, — вымолвил Константин. – Если вражеские потери неизвестны, надо так и докладывать. Я больше не хочу читать о том, что неприятельский флот уничтожен три раз подряд, а наши победоносные войска по воле Бога отступают, не иначе как от презрения к врагу. Только подтвержденные сведения или никаких.

Мостик гипертранспорта сам по себе казался огромным, создатели не экономили на стиле, а так же удобствах для старших офицеров экипажа. Бронезаслонки были подняты и укрыты в специальных пазах и тот, кому посчастливилось попасть сюда, мог обозревать океан и конвой с самой высокой точки из всех возможных. Конечно, не считая самолетов.

Рубка была сдвинута вперёд, к носу, так что гипертранспорт напоминал развернутый наоборот танкер, и Томас хорошо видел, как палуба плавно сходит «на конус», опускаясь к воде. «Левиафаны» были первыми и пока единственными судами, построенными по схеме с обратным наклоном форштевня. Говорили, что расчет не особо оправдался, но при мощности ходовой части корабля и дешёвой нефти потери считались приемлемыми. По бокам рубки располагались крошечные с виду конструкции, похожие на детские игрушки из соломинок и проволоки. Это были — Томас узнал их — батареи 120–мм универсалок и счетверенные зенитные автоматы с централизованным управлением. Последние линии обороны.

Сопровождение последовательно отваливало в стороны, начиная с «головы» конвоя. Тройная колонна шла прямо к кляксе на горизонте, которая разрасталась, понемногу превращаясь в черное пятно, похожее на антрацитовую гору.

Предупреждающе зазвенели сирены, под самым потолком загорелся транспарант со значком химической угрозы. Чуткое ухо Томаса уловило новое гудение, которое вплелось в обычный шумовой фон.

— Вентиляторы и фильтры, — пояснил капитан, махнув в сторону горы. – Приходится герметизироваться.

Даже с огромной высоты мостика «Левиафана» было видно, что океан вокруг меняется. Вода приобретала безжизненный, серый оттенок, по поверхности плыли шапки мутной ноздреватой пены и комки чего‑то похожего на металлургический шлак. Волны как будто терялись, умирали в рукотворной грязи, беспомощно плещась под тяжестью пепла и дымного осадка.

— Изволите ли? – капитан протянул Фрикке большой бинокль. – Первый взгляд всегда впечатляет. Ведь до сих пор вы наверняка путешествовали в специальных капсулах?

Томас подошел вплотную к прозрачной стеклянной стене почти десятиметровой высоты и посмотрел на гору через предложенный аппарат. Пришлось немного покрутить настройку – оптика была настроена под чужой глаз. Кроме того на прежде идеально чистое остекление стала осаживаться мелкая серо–черная пыль. Но, наконец, человек победил линзу, и Фрикке едва сдержал возглас удивления. Когда‑то Томаса позабавили фотографии брошенной в Берлине лаборатории Айнштайна, особенно в сравнении с настоящими испытаниями дифазера, воссозданного учеными и инженерами Евгеники. Теперь та полевая система с десятком переоборудованных кораблей–антенн казалась такой же наивной любительщиной, как и кустарщина профессора.

Антрацитовая гора превратилась в плотную шапку множества дымов, производимых сотнями работающих генераторов, дизельная вонь проникла даже сквозь фильтры. Вправо и влево, насколько хватало взгляда, простирались однообразные поля, состоящие из многометровых антенн–буев. Антенны перемежались судами–ретрансляторами, поставленными на мёртвый якорь. Томас помнил упрощенную переделку такого корабля: топливный бак, моторы, генераторы, антенны. Работа по обслуживанию была настолько опасна, что занимались ей только сервы и только в специальных металлических клетках, чтобы не убило высокочастотным излучением.

Впереди открывался широченный проход, ведущий в сердце переходной зоны, способный поглотить все три параллельные колонны. Томас выкрутил приближение бинокля на максимум и отметил медные шины в руку толщиной с полуметровым расстоянием между ними на каждой антенне. А ведь дифазерная решетка включала десятки тысяч таких заякоренных агрегатов.

— Пятнадцать гигаватт, — капитан с гордостью указал на исполинское антенное поле. – И скоро введут в эксплуатацию плавучие атомные станции.

Яркая вспышка мелькнула среди серых рядов антенного поля. Один из кораблей–ретрансляторов неожиданно выбросил вверх длинный узкий столб фиолетового огня, почти сразу сменившегося коптящим нефтяным пламенем. Из‑за расстояния, а так же шума транспорта все происходило в полной тишине и казалось, что на стекло мостика проецируется немой, но цветной фильм.

Капитан со шкипером обменялись несколькими словами, стопка банкнот перекочевала из шкиперского кармана в китель капитана.

— Пари, — пояснил тот в ответ на молчаливый вопрос Фрикке. – Это называется «палец судьбы», локальная перегрузка. Обычно один–два ретранслятора стабильно выходят из строя, иногда три, один раз вышибло сразу шесть и переброску пришлось отложить. Мы ставим на количество.

Томас слегка кивнул. Он не одобрял азартные игры, но сам предмет спора показался интересным.

— Самый интересный момент, — продолжил пояснения капитан. — Эскорт уже ушел, а мы ещё не пошли на ту сторону. В прошлом году во время одного из переходов операторы вычислили несоответствие перебрасываемой массы расходу энергии, и передали на ту сторону — объявить тревогу противолодочникам. Спустя некоторое время те обнаружили и потопили вражескую подлодку. Страшно представить, что было бы, сумей она вернуться.

— А как вы называете наш мир на той стороне?

— «Той стороной». Мы всегда на «этой».

— А как это все возвращают?

— Разную мелочь, до десяти килотонн, оставляют там. А «Левиафанов» разгружают, заправляют по минимуму, и пропускают с той стороны по одному.

— Так и ходите — на тот свет и обратно?

Температура в рубке, казалось, разом упала градусов на десять.

— Господин Фрикке, — ледяным тоном произнес капитан. — Я знаю, кто вы такой и какие у вас есть полномочия от Координатора. Но, пока по морю ходят корабли, капитан — первый после Бога. А в этом рейсе — и после дьявола. Мы ходим — на ту сторону. На тот свет прошли два «Левиафана», один ушел здесь и не вышел там, ещё один ушел там и не вышел здесь. Слишком большая масса, из‑за ошибок в расчетах не хватило мощности для переноса. Поэтому ещё одна шутка такого рода — и я прикажу вас связать и запереть в корабельном карцере до разгрузки. Если вы хотите оставаться на мостике, извольте свести общение к бытовым темам. «Стюард, чаю». «С лимоном, без сахара». «Спасибо». Вы меня поняли?

— Да, — глухо ответил Томас, подавляя вспышку ярости. — Прошу прощения.

В воздухе повис тончайший, на самой грани слышимости, звон, от которого заныли кончики зубных корней, от мельчайшей вибрации, окутавшей все, зачесалась кожа. Фрикке мотнул головой, с глазами тоже творились странные вещи, как будто на самом краю зрения полыхали всполохи сиреневого цвета. Сфокусировать на них взгляд никак не получалось и это цветовое мельтешение раздражало, как скрип ножа по стеклу. С тихим шорохом выдвинулись из пазов серые, даже на вид солидные и толстые стальные панели с узкими прорезями, закрывающие остекление мостика. Под потолком загорелись яркие плафоны, подменяя отсеченные броней солнечные лучи.