— Ни о чем это не говорит, брат! — перебил Дмитрия Владимир. — Наши с Олегом жены — сестры по отцу, потому и тянутся друг к дружке. А то, что я помогаю Олегу град его восстанавливать, так это мой христианский долг. Ты ведь тоже помогаешь пронскому князю.

— Пронский князь — мой проверенный друг, — сказал Дмитрий, снимая с себя исподнюю белую рубаху. — Олег же — мой недруг. Улавливаешь разницу, братец?

Видя, что у набычившегося Владимира заходили желваки на скулах, Остей торопливо вставил:

— Братья, полно вам собачиться. Не пришел Олег — ну и черт с ним! Без него обойдемся. Может, Олега и в Рязани-то нет. Он, поди, где-нибудь в лесах за Окой хоронится.

— Вот именно! — помрачнел Дмитрий, оставшись нагишом с одним нательным крестиком на шее. — Олег в леса забился, как дикий зверь. Тесть мой в Суздале отсиживается. Брат его в Городце чего-то выжидает. Михаил Александрович вдруг занедужил некстати. От ростовских князей ни слуху ни духу. — Дмитрий взялся за дверную ручку, собираясь пройти в парную. — А ведь все эти князья, кроме Олега, в свое время клялись на святом распятии стоять со мной плечом к плечу, коль Орда на Русь двинется. Все эти князья христиане и мои дальние родственники, токмо они враз позабыли об этом!

Дмитрий рванул на себя низкую дверь и, наклонив голову, нырнул в густые клубы горячего пара, вырвавшиеся из парильни.

Остей подтолкнул нахмурившегося Владимира к дверям в парную, дав понять ему взглядом: мол, мы пришли сюда париться, а не выяснять отношения.

В парильне пахло сосновой смолой, мятой и березовыми вениками. Стены были покрыты густым слоем черной сажи, на которой блестели капли теплой влаги. От дыма резало глаза, от горячего жара было трудно дышать. Владимир сел на мокрую скользкую лавку, поскольку на полоке улегся во весь рост Дмитрий лицом вниз. Остей, нахлобучив на голову круглую шапку из тонкого войлока, взял в каждую руку по березовому венику и принялся охаживать ими большое нагое тело великого князя. Дмитрий кряхтел и постанывал от удовольствия, веля Остею не жалеть веников. Кожа у него на спине зарозовела, заблагоухала березой.

Владимиру вдруг вспомнилось, как в далеком детстве он и Дмитрий парились в потемневшей от времени бане, стоявшей на берегу Москвы-реки, а потом голые выскакивали наружу, бежали наперегонки по заснеженному льду и окунались в прорубь. К этому их приучил отец Дмитрия, скончавшийся до срока от тяжкого недуга. Однажды Дмитрий в присутствии Владимира спросил у отца, зачем им после банного жара лезть в ледяную воду. «Для обретения телесной крепости, сынок, — ответил князь Иван Красный. — Силушка понадобится вам с Владимиром, когда вы поведете русские полки на решительную сечу с татарами!»

Иван Красный и его брат Симеон Гордый верили, что если не они, то их дети сумеют сокрушить мощь Золотой Орды. Об этом князья открыто говорили своим женам и боярам.

«Неужели время решительной битвы с татарами наконец-то пришло? — думал Владимир, вытирая со лба потную испарину. — Не кому-то, а именно мне и Дмитрию судьба вручила меч для избавления Руси от векового татарского ига! Пора исполнить завет Симеона Гордого и Ивана Красного!»

* * *

На четвертый день бездействия великий князь собрал на совет своих ближних воевод, кому предстояло верховодить полками в грядущем сражении с ордой Бегича. Дмитрий Иванович хотел услышать мнения своих полководцев относительно того, как им выманить татар с правого берега Вожи на левый. В великокняжеском шатре собрались боярин Тимофей Вельяминов, дядя московского князя, Дмитрий Боброк, его свояк, Остей Федорович, также состоявший в свойстве с Дмитрием Ивановичем, и Андрей Ольгердович, который недавно ушел из Литвы, повздорив с Ягайлой. Дмитрий Иванович собирался посадить Андрея Ольгердовича князем во Пскове.

Своего двоюродного брата Владимира великий князь не допустил на это совещание.

Помрачневший Владимир ушел из стана к опушке леса, чтобы не видеть сочувствующие глаза своих дружинников, не слышать слов утешения от своих бояр.

«Дмитрий хочет досадить мне, пренебрегая моими советами, — досадовал Владимир, шагая по густой траве и сбивая палкой желтые соцветия пижмы, густо росшие вокруг. — Дмитрия злит, что я без его ведома оказываю помощь Олегу. А может, Дмитрий не доверяет мне? Может, он все-таки подозревает меня в измене?»

На совете возобладало мнение Дмитрия Боброка, который предложил большую часть пешей русской рати укрыть в лесу, убрать и половину шатров в русском лагере. Суть этой уловки заключалась в том, чтобы уверить Бегича и его эмиров, будто среди русских князей случился раскол и кое-кто из них повернул к дому, не пожелав сражаться с ордынцами. Дабы татарские лазутчики смогли без помех подкрасться к русскому стану, великий князь распорядился убрать русских дозорных с гряды холмов на левобережье Вожи.

Бегич клюнул на хитрость русских воевод. Уже на другой день с утра татарские конные сотни на рысях двинулись к бродам на Воже.

На лугах низко стлался туман, его дымчатые клубы висели и над рекой, от которой веяло прохладой и сыростью. Над лесом всходило солнце, в его лучах сверкала на траве холодная роса россыпями тяжелых капель.

Поднимая высокие брызги, татарская конница переходила реку, втягиваясь густым потоком на высокий левый берег. Татарские кони — каурой, гнедой, мышиной, пегой масти — скакали резво, легко одолевая довольно крутой подъем. Степняки в кожаных и железных панцирях, в мохнатых шапках и аварских стальных шлемах, с луками и колчанами за спиной погоняли своих застоявшихся гривастых скакунов кто плетью, кто окриком. Урусы снимаются с лагеря и уходят за Оку. Бегич повелел догнать урусов, порубить их саблями, смять и уничтожить!

Между тем русские полки спешно выстраивались для битвы под сенью вековых сонных деревьев. В центре должен был встать большой пеший полк, на флангах — конные дружины. Головной конный полк возглавил сам Дмитрий Иванович. Во главе пешей рати встал Микула Вельяминов, двоюродный брат московского князя. Полк правой руки был отдан под начало Тимофея Вельяминова. Полк левой руки взял под свое начало Андрей Ольгердович.

Владимир, заметив, что численность полка левой руки почти вдвое меньше конного полка Тимофея Вельяминова, обратился к великому князю с просьбой направить его дружину к стягу Андрея Ольгердовича.

— Твоей дружине место в головном полку, брат. Подле меня стоять будешь! — непреклонным голосом промолвил Дмитрий. И сразу повернулся спиной к Владимиру, отдавая какие-то распоряжения трубачам.

Обидчиво закусив губу, Владимир зашагал к своим гридням, седлавшим коней в березняке под косогором. В голове у него билась досадная мысль: «Не доверяет мне Дмитрий! Все-таки не доверяет!»

Солнце было уже довольно высоко, когда татарская орда, перейдя Вожу, разлилась с топотом и шумом по притихшим пустошам. Степняки мчались к лесу, за которым еще вчера находился русский стан, а сегодня в той стороне не видать ни одного дыма. Бегич торопил сотников и дарханов: «Догнать, настичь русов!»

Внезапно из лесного сумрака выступили русские полки, сверкая на солнце бронью доспехов и остриями копий. Развернувшись в боевой порядок, русская рать отошла от леса совсем недалеко, заняв холмистую гряду. При этом русские пешцы стояли позади конных дружин, которые выдвинулись вперед. Боевая линия русских была похожа на вогнутую дугу.