— Ничего не сломал? — спросил Семен, с трудом вставая на ноги, но Игорь только что-то нечленораздельно промычал — рядом со зданием пси-поле было еще очень сильным.

— Ладно… авось хребет у тебя целый… — прошипел сталкер сквозь зубы, взваливая Лазарева на плечо. — Счастлив наш бог, что у меня мослы крепкие, не рассыпались… хотя фанеру отбил знатно… сейчас оттащу, не мычи.

Шелихов, прихрамывая на крепко отбитую ногу, начал уходить от общежития. С каждым шагом сверлящая боль в голове стихала, прояснялось в глазах от клубящейся, дымной черноты, уходила тяжелая одурь. Недалеко от входа Шелихова встретил Ткаченко, молча забрал потерявшего сознание Игоря, уложил его на сухую траву.

— Я… вы… того, извините, парни, — запинаясь, сказал капитан. — Струсил, признаю… просто это для меня слишком, понимаете? Не выдержал. Накрыло, мужики, так, что ни охнуть, ни вздохнуть.

— Да все нормально, вояка… — тяжело выдохнул Шелихов, опускаясь на траву рядом с так и не пришедшим в сознание ученым. — Все нормально. Я понимаю. Это Зона, капитан, и я видел, как она ломать умеет. Ты, конечно, не струсил. Ты просто не смог…

И Семен закрыл глаза. Мозг отключался в тяжелом забытьи, сталкер медленно терял сознание до тех пор, пока весь мир для него не погрузился в глухую, непроницаемую тьму.

Ни странный предмет, ни детектор он из рук так и не выпустил.

— Ну, очнулся, герой? — Игорь потряс Шелихова за плечо. Семен заметил, как осунулось и посерело лицо ученого, и синева окружила запавшие, усталые глаза. — Ну, вот… и без уколов обошлось. Цел?

— Вроде цел… — Семен перевернулся на бок, охнув от боли в отбитой груди. — Мы что, уже на хате товарища капитана? Я, по ходу, что-то пропустил…

— Пропустил, сталкер… ну ты и лось, я тебе скажу. Один подъем на двенадцатый без лифта с тобой на плечах чего стоил. Пять раз отдыхать садился. — Ткаченко потрепал Шелихова по плечу. — Уж думал, кончусь на этих чертовых лестницах.

— Досталось тебе очень, друг. Даже серьезнее, чем мне. — Лазарев показал Семену какие-то цифры на ПМК. — Ты-то в сознании был намного дольше меня, соответственно, получил более длительную экспозицию.

— Что, теперь дураком останусь? — спросил Шелихов, откинувшись на диване и закрыв глаза.

— Нет, раз слова понимаешь и места узнаешь, — хмыкнул Лазарев. — До необратимых изменений, к счастью, дело не дошло, поэтому восстановишься. И, кстати, спасибо тебе, Семен. И меня вытащил, и прибор спас со всей записанной информацией, и даже аноб добыл. Нового типа. Я уже проверил его подручными приборами, он скорее всего безопасен для здоровья. Но это скорее всего.

И ученый положил на журнальный столик небольшой двояковогнутый диск синевато-стального цвета, со слабым перламутровым блеском по краю. Аноб был размером с сигаретную пачку, и, несмотря на внешнюю «металлическую» массивность, весил совсем немного. Шелихов повертел его в руках и положил обратно на столик.

— Интересная вещь… во всех отношениях интересная, сталкер, — ученый бережно поднял диск и уложил его в контейнер. — По некоторым свойствам похож на объект за номером восемнадцать, но превосходит его и по размерам, и по эффекту.

— И что он делает? — лениво, из одной только вежливости спросил сталкер, так как у него начала болеть голова и стали беспокоить серьезные ушибы, полученные при падении.

— Меняет информационный фон. И очень сильно, — уверенно заявил ученый. — Энергоинформационное поле теряет все виды возмущений, потоки становятся ламинарными и почти не способны нести в себе различные сигнатуры и образы… хм, проще, все мои способности попросту сошли на нет в присутствии этого образца. Я… иногда использую интровидение немного не в том качестве, в каком оно обычно работает. Это, пожалуй, единственное полезное свойство, которое иногда помогает в работе, ну, сродни интуиции или озарению…

Лазарев откашлялся и возбужденно продолжил:

— Так вот, когда я попытался заглянуть в объект, у меня абсолютно ничего не вышло. И чем больше я старался, тем ничтожнее был результат… и одновременно с моими усилиями «Шелест» показал поразительные графики. Аномальная активность скачкообразно снизилась во всем здании. То есть до первого этажа — я проверил. Разрушились все до единого дубликаты, видимо, временные петли перестали действовать. И это прорыв, господа… серьезный прорыв. Получается, аноб способен реагировать не на физическое, а на чисто информационное воздействие. Значит, есть возможность ограничить рост очагов. Пока не знаю как, но я по крайней мере наконец-то нащупал рычаги влияния… это прорыв.

— Не забудь добавить, что аномальные поля восстанавливаются, — мрачно отметил капитан.

— Само собой… дом находится в пределах очага, застарелого и давно установившегося. Пытаться его уничтожить — это все равно что стараться веником остановить бурю, ничего не выйдет. Но если бы воздействовать на него в самом начале, когда аномальные поля могли отображаться только на приборах, и не произошло качественных изменений пространственно-временных характеристик. Тогда да… вовремя принятая таблетка при первых симптомах, и может быть, в будущем обошлось бы без ампутации неизлечимо больного органа.

— С одной этой побрякушкой много не навоюешь, — хмуро заметил Шелихов.

— Есть целый ряд аномальных образований со схожими свойствами. — Лазарев упрямо мотнул головой. — И я уверен, что раз ты, сталкер, вот так, с ходу, подобрал эту вещь, в том здании их может быть много. Большая экспедиция, десяток маленьких гусеничных роботов с дистанционным управлением — они перероют каждый сантиметр проклятого дома… по крайней мере теперь есть небольшая надежда. Есть.

— Не знаю, мужики… сколько ни сидел я на вышках Периметра, сколько ни рассматривал Зону в бинокли и прицелы, но за все время службы не мог даже представить, что такое здесь творится. — Ткаченко вытащил из рюкзака бутылку водки. — Слушай, наука, померяй это дело своей артиллерией, можно ли употреблять? Но магазинчик вроде был не аномальный…

— Можно, — кивнул тот, поводив детектором над бутылкой. — Процент возможности помереть невысокий. Разве что от цирроза и не в этом году.

— Добро. — И капитан, отвернув пробку, сделал несколько больших глотков, даже не поморщившись. — Не знал я… эх, мужики. Совестно мне перед вами. Оплошал. Честно, если бы только знал, что оно вот так… не пошел бы.

— Что, даже ради жены? — спросил Шелихов, уверенно забирая початую бутылку. — Э, братец… нельзя так говорить. «Мама, ах, если я беременна…» Не пойдет так, капитан. Прекращай эти разговоры, а то сгоришь, как и я, а нам еще до ВВЦ топать, аномалию смотреть. Что наука с нами двоими, убогими, делать станет?

— С такими, как ты, сталкер, наука много чего сделать сможет. — И Лазарев так посмотрел на капитана, что Семену даже стало неуютно. — Вернемся, и я лично поблагодарю Яковлева за то, что отправил нас с тобой, а не с Вахом или… да или с одним Андреем.

— Не нужно, Игорь… — болезненно поморщился Ткаченко. — Не береди. Знаю, что я как последнее дерьмо поступил, и это со мной теперь останется. В Таджикистане я ведь не повернул, не свалился от страха, когда стреляли мы и стреляли в нас? Не повернул! Ох и страшно было, мужики, так, что поджилки дрожали. Но ведь не струсил я тогда… потому что понимал, где враг и что враг этот живой, предсказуемый, что враг — человек, наконец. А не поднятый из прошлого покойник и не та чертовщина, что прямо в душу залезла и начала ее по-своему переплетать. Нет, мужики… я солдат, но не такой войны. Не сталкер я, в общем.