В Берне Галлер завел врачебную практику и продолжал вести научную работу. Вскоре после переезда он опубликовал самый известный свой труд — восьмитомный трактат «Элементы физиологии человеческого тела», а через несколько лет — «Анатомические рисунки», трехтомное исследование по эмбриологии и тератологии, науки, изучающей врожденные уродства.

«Анатомические рисунки» стали последним научным трудом Галлера. В последние годы жизни он писал поэмы. В одной из них, философско-дидактическом рассуждении под названием «О происхождении зла», много говорится о совершенном устройстве человеческого тела, которое Галлер-философ считает доказательством любви Бога к человеку. «Бог любит нас. Кто знает тело свое? Скажите, чего недостает в нем для полезности и увеселения?.. Каждая часть печется о себе, но печется и о других… Может ли Он поставить телу целию благо, а духу злощастие?.. Нет! благость Твоя, Боже мой, весьма явна! Все творение показывает любовь Твою»[113].

Галлер интересовался не только физиологией, но и вообще всеми естественными науками, а также философией, мимо которой не мог пройти ни один ученый того времени. Он не ограничивался научными изысканиями вкупе с врачебной практикой, он вдобавок наводил порядок в науке, можно сказать — произвел тотальную инвентаризацию всего научного наследия, составлял обзоры наук, а также следил за новинками и каждой давал оценку. Одних только рецензий за всю свою жизнь Галлер написал около десяти тысяч. Обзоры научных трудов Галлер объединял в сборники, которые называл «Библиотеками» — «Библиотека медика-практика», «Библиотека анатома», «Библиотека хирурга», «Библиотека ботаника».

Современному человеку, привыкшему к поисковикам, каталогам и прочим благам цивилизации, заложенным во Всемирной паутине, невозможно представить, насколько трудной была жизнь ученых в XVII–XVIII веках. Каталоги имелись только при библиотеках, и были они малоинформативными — имя автора да название труда. Прежде этого было достаточно, потому что веками изучались одни и те же работы нескольких древних авторов, а также широко известные комментарии к ним, сделанные в последующее время. Плюс еще Авиценна и несколько трактатов других арабских медиков, вот, пожалуй, и все. Но с XVIII века ситуация изменилась — новые труды стали публиковаться один за другим. В этом «море» без хорошего лоцмана можно было утонуть. Да и с древними авторами тоже не все было ясно. Хотелось понимать, какие труды хотя бы частично сохранили свою ценность и могут в чем-то оказаться полезными, а какие можно вообще не читать. Галлер стал таким лоцманом.

Людская память коротка. После смерти Галлера о нем быстро забыли. В наше время Галлера помнят только физиологи и ученые. Почему так произошло? Потому что навсегда остаются в истории только основоположники, вроде Гарвея и Везалия. Те же, кто развивает дело, начатое другими, обычно пребывает в тени даже в том случае, если вклад его много больше вклада первопроходца-начинателя.

Вклад Галлера в физиологию заключался не только в научной инвентаризации трудов, написанных другими учеными. Он создал теорию о раздражимости и чувствительности, в которой распределил ткани и органы по степеням раздражимости и чувствительности. Он написал первый в истории учебник по физиологии «Основы физиологии человека» и первое же руководство по физиологии «Элементы физиологии человеческого тела». Кстати говоря, научные труды Галлер предпочитал писать на латыни, которую знал блестяще.

«Мудрый Веруламий[114] рекомендовал составлять обзоры наук, считая, что это идет на пользу государству, — этими словами начинаются «Элементы физиологии». — Если отмечать все, что было сделано за каждое столетие в области науки, отметив в какой-то таблице долю истины, которая стала известной в то время, то это будет сильно способствовать развитию наук… — писал Галлер. — Пока еще никто из врачей не знает функций человеческого организма (к великому ущербу для человека), и поэтому будет полезно для медицины устроить некую кладовую, откуда новички смогут брать элементы этой благороднейшей науки. Именно такую работу я собираюсь написать…»

«Элементы физиологии человеческого тела» включают в себя восемь томов, общий объем которых примерно равен четырем тысячам страниц. Каждый из томов посвящен какому-то отдельному разделу физиологии. Восхищение вызывает не только объем и обстоятельность изложения материала, но и то количество научных трудов, которые изучил Галлер для создания «Элементов». В них содержатся ссылки на тринадцать тысяч работ разных авторов. Тринадцать тысяч! О, сколько песка пришлось перебрать ученому для того, чтобы найти золотой слиток — создать свой трактат.

Собственно говоря, наука только тогда может считаться наукой, когда есть учебник и руководство по ней. До того можно говорить только об определенном направлении исследований, но не о науке как таковой. Таким образом, Гарвей при небольшом участии Декарта основали физиологию, а Галлер сделал ее полноценной наукой.

Между Гарвеем и Галлером был один ученый, которого образно можно назвать «связующим звеном». Нет, это не Фрэнсис Бэкон, которого Гарвей лечил, а Галлер упомянул в «Элементах физиологии» в качестве мудрого советчика. Связующим звеном стал Фрэнсис Глиссон, современник Гарвея и Бэкона, профессор медицины Кембриджского университета, известный анатом, обладатель живого практического ума. Именно Глиссон первым описал такое физиологическое явление, как раздражимость — способность реагировать на раздражение. Как врач, Глиссон первым описал рахит. Как анатом — первым полностью, до мельчайших деталей, изучил строение печени и кишечника. Не случайно же именем Глиссона названа соединительнотканная оболочка, покрывающая печень, — глиссонова капсула, или глиссонова сумка.

Глиссон считал, что все части тела образованы волокнами, способными воспринимать внешние воздействия и отвечать на них различными действиями, например сокращением. Замените слово «волокна» на слово «клетки», и вы получите современную, абсолютно научную и единственно верную клеточную теорию. Но у Глиссона не было возможности рассмотреть клетку, поскольку в его время еще не было микроскопов, речь о которых пойдет в следующей главе. Вот и приходилось дополнять практику логикой. Но, по сути, выводы Глиссона были верными, ведь под волокнами он подразумевал мельчайшие структурные единицы, из которых состоят органы, то есть клетки.

Вообще-то микроскоп — прибор оптический, и его изобретение формально относится к истории физики. Но если вспомнить, сколько возможностей открыл микроскоп медикам, то станет ясно, что и к истории медицины этот прибор имеет самое прямое отношение.