Лестрейд взвился, как храбрый терьер, норовящий ухватить вора за край сюртука:

— Осмотр одежды Гардинера произвели только спустя три дня после убийства, и у него было предостаточно времени, чтобы сжечь перепачканную рубаху. Собираясь перерезать горло несчастной женщине, он мог войти в кухню босым, а уходя, вытереть за собой все следы. В трещине на рукояти его складного ножа обнаружили кровь млекопитающего — возможно, человека…

— Кролика! — порывисто возразил Холмс. — Вы никогда не слыхали о свежевании кроликов? Каждый деревенский житель помогает своей жене, когда она собирается готовить рагу или жаркое. И если бы нож Гардинера оказался совершенно чист, это выглядело бы куда подозрительнее.

Но остановить Лестрейда было уже невозможно:

— Алиби подозреваемого распространяется только на время, проведенное им у вдовы. Соседка Амелия Пеппер утверждает, что в два часа ночи слышала голос и шаги миссис Гардинер, но не ее мужа. Убийство же могло произойти в четыре или в одиннадцать — в последнем случае Гардинер вполне успел бы за сорок пять минут вернуться с места преступления и прийти к миссис Дикенсон.

— Выходит, для вас само собой разумеется, что его жена лгунья.

— Не обязательно так, мистер Холмс. Но она его жена. Ни одна страховая компания не станет рассматривать иск, подкрепленный лишь показаниями жены подателя! Гардинер зарезал Роуз Харсент, и ваши умные теории, мистер Холмс, не смогут этого изменить!

— Очень хорошо. Допустим, он ее убил. Тогда у него должны быть весьма веские причины.

— И они у него были! — торжествующе воскликнул Лестрейд. — Гардинер, отец нерожденного ребенка Роуз Харсент, стремился защитить себя, свою семью и свою репутацию, разделавшись с несчастной любовницей, — вот вам и мотив убийства!

— Ваше предположение возвращает нас к Докторской часовне и связанным с ней скандалом.

— Безусловно.

— Что ж, Лестрейд, вижу, сидя в креслах, мы с вами не достигнем взаимопонимания. Предлагаю заняться этой историей всерьез: давайте сразимся на месте предполагаемого любовного свидания преступника с будущей жертвой. Думаю, следует отправиться в путь, как только будут найдены свидетели и улажены формальности. Тогда, надеюсь, в скором времени вы вернетесь в Лондон.

— Так и быть, мистер Холмс. Я готов пойти вам навстречу. Если сможете неопровержимо доказать, что в Докторской часовне ничего не произошло, я сниму перед вами шляпу. У Гардинера больше не будет мотива для совершения убийства. По-моему, ваши старания напрасны, и все-таки я согласен уступить.

— Необходимо точно установить, какие звуки могут доноситься из-за церковной ограды и слышно ли оттуда что-нибудь вообще.

— Такая попытка уже предпринималась.

— Придется ее повторить. Кроме того, надо допросить двух юнцов, которые называют себя свидетелями прелюбодеяния, совершенного Гардинером и мисс Харсент.

— Райта и Скиннера допросили, и они изложили все известные им факты.

— Тем не менее, Лестрейд, мне понадобятся Джордж Райт, Альфонсо Скиннер, мистер Крисп — староста общины и хозяин дома, где служила убитая, — а также его жена.

— Супруги Крисп? Какая от них теперь польза?

Холмс издал глубокий вздох, который мог свидетельствовать о чувстве удовлетворенности или облегчения:

— Видите ли, мой дорогой друг, они не были до конца откровенны. Думаю, Лестрейд, по окончании этого расследования вы и Скотленд-Ярд в очередной раз поблагодарите меня за помощь.

5

Дождь прекратился еще до полуночи, и к рассвету холодное небо прояснилось. По дороге, скованной изморозью, мы выехали в Пизенхолл для осмотра Докторской часовни. Для столь многочисленной компании было бы не лишним нанять шарабан.

Деревушка лепилась к тракту, и эту его часть местные жители величали улицей. От нее из центра селения на юг шла так называемая Черч-стрит, через двести ярдов от перекрестка упиравшаяся в узкие металлические ворота церковной ограды. Оттуда по тропинке можно было добраться до маленького строения на склоне высокого вала. По его гребню тянулись забор и плетеная изгородь. Эту часовню с тремя квадратными окнами и простой деревянной дверью издалека я легко мог бы принять за скромный фермерский домик. Внутри на скамьях разместилось бы не более пятидесяти молящихся. Над крышей нависали кроны деревьев. Совсем рядом начиналось широкое поле. Таково было место событий, от подтверждения или опровержения подлинности которых зависела судьба Уильяма Гардинера.

У входа нас ждал констебль Нанн, напустивший на себя сосредоточенный и суровый вид. Он представил нас мистеру Криспу, пожилому джентльмену с тростью и слуховой трубкой, и его жене, полной даме лет пятидесяти. Поодаль угрюмо переминались с ноги на ногу главные свидетели, Джордж Райт и Альфонсо Скиннер. На них нам указали молча. По такому случаю эти два Любопытных Тома надели лучшие воскресные костюмы.

Признаюсь, разжигатели скандала сразу мне не понравились. Райт, молодой человек с желтоватым, даже землистым лицом, выглядел совершенно нелепо в парадном сюртуке и галстуке. Судя по квадратной челюсти и мрачно поблескивающим глазкам, злость смешивалась в этом малом с тупостью неандертальца. Скиннер казался гораздо более опасным. Вообще он представлял собой полную противоположность своему приятелю: резкость и нетерпение в каждом жесте, коротко остриженные волосы, прищуренные глаза без всякого выражения. Готов поклясться, что на чужие мучения они взирали бы равнодушно, без злобы, но и без сострадания. За годы работы с Шерлоком Холмсом мне несколько раз приходилось ощущать в человеке жестокость, позволяющую ему убивать привычно, не испытывая и тени раскаяния. Я остро чувствовал, что Скиннер безжалостен. Чтобы оградить себя от обвинения в клевете, он мог бы отправить Гардинера на виселицу так же легко, как хозяйка велит повару зарезать цыпленка для рождественского обеда.

Однако я надеялся, что теперь судьба обвиняемого находится в руках Шерлока Холмса, а не Скиннера и ему подобных, и больше обычного радовался славе своего друга. По хмурым физиономиям сплетников было ясно, что констебль не спрашивал у них согласия на участие в расследовании. Просьба великого сыщика имела для провинциального полицейского такую же силу, как судебный ордер.

Холмс, Нанн и я отошли в сторону от остальных, чтобы обсудить порядок проведения эксперимента.

— Должен вам сказать, сэр, — проговорил блюститель порядка, словно извиняясь, — что мы проводили такое испытание самостоятельно. Это было двадцать восьмого июля. Я стоял за оградой — в том месте, где указали молодые люди. Они якобы прятались там в день предполагаемого любовного свидания Гардинера с убитой. По моему распоряжению Райт и Скиннер вошли в часовню, закрыли за собой дверь и по очереди прочли вслух первые десять стихов тридцать восьмой главы Книги Бытия, то есть про Онана…

— Спасибо, его история мне известна, — прервал его Холмс.

— Доложу вам, сэр, — запинаясь, пробормотал констебль, — что мне было слышно каждое слово.