Наши дни

Майор Воронов

Следы убийства Антона Попова и исчезновения Степана Ушакова неумолимо приводили к Олегу Меркурьеву. Приводили и обрубались бесследно в связи с его гибелью во взорванном автомобиле.

Дмитрий сам выезжал на место происшествия. Очередного происшествия, связанного с компанией «ЭльНор». Он понимал, что владелица машины не пострадала чудом, и самый главный вопрос, на который ему хотелось получить ответ, жертвой чего или кого стал Меркурьев. Замышлял подложить мину под машину Элеоноры и случайно привел в действие спусковой механизм? Или ни о чем не подозревая, сел за руль чужой машины, чтобы выполнить просьбу хозяйки, и стал случайной жертвой?

В первом случае главный злодей был наказан провидением, и о жизни и здоровье остальных участников строительного детектива можно было не волноваться. Во втором – оставался кто-то еще, несущий реальную угрозу фирме и одной из ее совладелиц. Или даже не одной.

Как бы то ни было, в мотивах самого Олега Меркурьева тоже предстояло еще разобраться. Но вот как, если фигурант погиб и уже не сможет дать показаний.

– У меня от этого дела голова кругом, – признался Воронов, проснувшись утром следующего дня и решив позволить себе немного поваляться в постели.

С осмотра места преступления, а потом опроса владелицы машины и ее спутника он вернулся глубокой ночью. Сегодня была суббота, и, хотя на работу ему нужно было все равно, он вполне мог проспать до десяти часов, выпить в постели принесенный Лелькой кофе и с аппетитом позавтракать, затем утолить голод совсем иного свойства, воспользовавшись тем, что Верочку вывезла на прогулку няня, и теперь лежать в кровати, прижимая к себе жену и делясь с ней служебными неурядицами. Она все понимала, его Лелька, и при случае могла дать вполне дельный совет.

Друзья иногда поддразнивали его, что после второй женитьбы он превратился в подкаблучника, но Дмитрий точно знал, что это неправда. Подкаблучником, несчастным, затюканным подкаблучником, не хотевшим по вечерам возвращаться домой, он был много лет назад. А после знакомства с Лелькой стал самым счастливым и свободным человеком на свете.

– Фасеточное зрение, – сказала его умная жена откуда-то из-под мышки.

– Чего?

– Ты не видишь картинку целиком, понимаешь, – терпеливо объяснила она. – Ты видишь разрозненные кусочки, как стрекоза, обладающая фасеточным зрением. Только тот самый участок мозга, который отвечает за сбор картинки воедино, у тебя почему-то не включается. Это как пазл, состоящий из тысячи маленьких деталек. Каждую из них ты вертел в руках и так, и сяк, рассматривал со всех сторон и знаешь до последней мелочи, но ты не можешь расставить эти пазлы по местам и сложить целостную картинку. Вот и все.

– А почему?

– Что почему? – не поняла Лелька.

– Почему не могу? Обычно же мог.

– Митька, ты же мне сам объяснял, что все дела разные и каждый раз новое дело словно проверяет на прочность. И тебя, и ребят. Просто это дело имеет свои особенности. Оно не хуже и не лучше, не легче и не тяжелее. Оно просто другое.

– Все дело в том, что я не умею расследовать экономические преступления, – мрачно сказал Воронов. – Я ничего не понимаю в бизнесе, и от всех этих рейдерских захватов, девелоперов и консалтингов у меня голова взрывается.

– Да брось ты. – Лелька вдруг рассмеялась, скинула его тяжелую руку, удобно устроившуюся вокруг ее мягкой большой груди, и села на кровати, спустив ноги и явно собираясь встать. – Это не экономическое преступление, Митя, а самое что ни на есть бытовое. И ты с ним рано или поздно обязательно справишься.

– Как это бытовое? – не понял Воронов. Ему было отчаянно жалко, что все положенные радости сегодняшнего утра заканчиваются, и не хотелось выпускать из постели Лельку, теплую, уютную, желанную.

– Да так. – Жена запахнула халат и потуже затянула пояс, давая понять, что все, жизнь продолжается, и дела и обязанности вместе с ней. – Причины всех неприятностей «ЭльНора» кроются в низменных страстях: зависти, ревности, трусости, дурной любви наконец. А там, где речь идет о бремени страстей человеческих, экономика отступает. Она слишком логична для того, чтобы состязаться с безумным накалом чьих-то чувств.

– Лелька, как же любовь может быть дурной? – тоже рассмеялся Воронов, признавая, что во всем остальном жена, скорее всего, права. – Любовь – это светлое чувство. Великое. И все оправдывающее.

– Даже убийство? – Лелька прищурилась. – Митенька, ты лучше меня знаешь, сколько крови проливается из-за любви и нежелания делиться с кем-то объектом своей страсти. И это как раз я и называю дурной любовью. Она не к созиданию ведет, а к разрушению. Себя в первую очередь. Ну и заодно всего вокруг.

– Философ ты мой. – Дмитрий сбросил мощное тренированное тело с кровати. О бесцельном и приятном валянии в постели он уже не думал, полностью переключившись на работу. – Итак, по-твоему, когда я смогу увидеть всю картинку?

– В любой момент. Как только найдешь недостающий кирпичик, тот единственный кусочек пазла, который пока не встал на свое место, так и увидишь.

– Знать бы еще, где этот самый кирпичик, – пробормотал Дмитрий и отправился в душ.

Первым делом Воронов собирался съездить в загородный поселок, где жила Элеонора Бжезинская, и осмотреть гостевой домик, в котором поселился Меркурьев. Конечно, особой надежды, что в жилище будет найдено хоть что-то, проливающее свет на убийство, у Воронова не было, но любое дело он привык доводить до конца тщательно и методично, а потому осмотреть вещи Меркурьева хотел сам, чтобы быть уверенным, что ничего важного не пропустил.

Дмитрий не спеша допивал вторую чашку кофе, выстраивая в голове дела, которые требовалось завершить именно сегодня, в субботу, у всех нормальных людей являющуюся выходным днем. Осмотреть дом Меркурьева он хотел без суеты и спешки, а для этого нужно было разобрать кучу бумаг на столе, возомнивших себя Эверестом, переговорить с Ванькой Буниным и дождаться ответа экспертов по взорванной машине и останкам в ней. Что ж, тогда сначала в управление, а уже часика в три – в усадьбу. Надо только не забыть позвонить Бжезинской и договориться, чтобы она была дома, открыла ему коттедж и…

От мыслей его отвлек телефон, заливающийся из заднего кармана джинсов. Джинсы были фирменными, дорогими, явно не по карману нищему оперу, но разве ж Лельке докажешь? У нее свои правила и свои представления о жизни.

Он улыбался, выковыривая телефон из кармана, но при взгляде на экран улыбка тут же увяла. Звонила та самая Элеонора Бжезинская, с которой он собирался связаться.

– Да, Элеонора Александровна, – приветствовал ее Воронов. – Я так понимаю, что раз вы мне звоните, значит, случилось что-то еще? Вас похитили? Ограбили? Подожгли дом?

– Дмитрий. – Она даже не отреагировала на его неуместные, как он сам понимал, шутки, что еще раз доказывало, что Бжезинская – леди до кончиков ухоженных пальцев. – Дмитрий, вы должны срочно приехать ко мне. Срочно, Дмитрий. Это вопрос жизни и смерти.