— Значит, не против! — Юрий выхватил нужную ему информацию из ее слов.

— Как я могу быть против? Нет, конечно!

— Тогда пойдем выбирать?

Десятки видов кроваток, комодов, шкафов, пеленальных столиков всевозможных расцветок — у Лики в конце запульсировало в висках.

— Зачем тебе пеленальный столик? И детская кроватка? Может, сразу посмотрим подростковую кровать? Или в виде машинок?

Юра сидел с фужером шампанского, глядя куда-то поверх ее головы. После этого вопроса он медленно перевел взгляд на ее лицо и, наверное, с минуту молчал. Карие глаза смотрели холодно и этот холод скоро стал словно проникать Лике в душу, вымораживая все внутри. Ее накрыло неприятное ощущение страха, предчувствие неизбежного.

Он хмыкнул, подавляя кашель.

— Мой сын будет жить здесь, в этом доме, со мной, — медленно, выделяя каждое слово, ответил Юра, — поэтому, к его рождению все должно быть куплено.

— Подожди, как с тобой? — растерялась Лика, чувствуя себя так, как-будто земля уходит из-под ног.

Это что сейчас — он ей предложение таким образом сделал? Предложил жить вместе? Или просто поставил перед фактом?

— Очень просто, Лика! С рождения!

— А у меня ты не забыл спросить хочу ли я к тебе переезжать или нет? — чувствуя, как внутри начинает закипать злость, спросила Лика, чтобы в ответ получить удар под дых:

— А я за тебя ничего не решал. Речь о ребенке.

Ей показалось, что огромная гостиная внезапно сузилась до неимоверно маленьких размеров. Стены начали давить, а легкие зажгло как от нехватки кислорода.

Еще не сформировавшаяся мысль обожгла кипятком: Юра собрался отобрать у нее ребенка?!

— Ты не посмеешь! — Лика, тяжело дыша, начала вставать с дивана. — Ты не заберешь его! Никто не сможет отобрать ребенка у матери!

— Сядь! — внезапно рявкнул мужчина. — И не выдумывай!

От резкого звука его голоса ноги подкосились и она неуклюже плюхнулась обратно на диван.

— Никто не собирается отбирать у тебя ребенка. Ты — мать и это неоспоримо!

— Но ты сам сказал…

— Да, сказал. И от своих слов не отказываюсь!

Юра большим глотком допил шампанское из своего фужера и резким движением поставил его на стол, отчего стекло жалобно тренькнуло.

— Я не могу влиять на твое решение! — он поднял на нее немного захмелевшие глаза, в которых читалась злость, решительность и даже где-то отчаянность. — Ребенок останется жить здесь, а где захочешь жить ты, зависит только от тебя самой! Можешь остаться тут, никто тебя не выгонит. А можешь… уйти, если что не устроит.

— Я тебя не понимаю, — тряхнула головой Лика.

Несколько шпилек в прическе ослабли и волос мягко начал "осыпаться" струящемися прядями на спину. Понимая, что прическе пришел конец, Лика со злостью запустила в нее пальцы, доставая оставшиеся шпильки и полностью распустила волосы.

Именно так сейчас рушилась в ее сознании собственная жизнь, надежда на то, что все будет хорошо! Одним неосторожным движением и все мечты, надежды и чаяния летят со стремительной скоростью в бездну, чтобы там, на дне, быть разбитыми вдребезги.

Юра протянул и запустил руку в ее распущенные волосы, откровенно любуясь, пропуская их между пальцами.

Лика дернулась от него в сторону, как от прокаженного, но мужчина крепко зажал в кулак внушительную прядь. Вырваться не удалось, еще и отпружинив, Лика оказалась слишком близко к его лицу. От боли из-за натянутых волос невольно выступили слезы.

— Я объясню, — прохрипел Юра внезапно севшим голосом практически ей на ухо.

Девушка ощущала кожей его горячее дыхание у себя на щеке, слышала его сбившееся дыхание и, даже, стук сердца.

— Отпусти, мне больно! — пискнула Лика, окончательно перестав понимать сложившуюся ситуацию.

И Юру с его странными поступками. Вначале зовет провести вместе новогоднюю ночь, потом показывает ей детскую комнату и тут же объявляет, что заберет ребенка себе! Он таким образом решил отомстить?

Тогда зачем сейчас тянет ее за волосы к себе, а его губы практически касаются ее лица, дурманя и искушая своей близостью? Он решил так поиздеваться напоследок?

— Юр-ра… — пытаясь отстраниться от него, неуверенно позвала Лика, но ее попытка оказалась неудачной.

Мужчина не просто не отпустил, а еще сильней прижал ее к себе. Губами обхватив кончик уха, его язык лизнул кожу, опалив горячим дыханием. Противоречивые чувства схлестнулись в душе, поднимая настоящий ураган эмоций. Ей одновременно хотелось и вцепиться в него ногтями, расцарапать до крови, колотить по нему кулаками, чтобы выплеснуть всю злость в лицо, и в то же время прижаться, раствориться в нем, почувствовать такой желанный вкус губ, наброситься на его рот и глотать его дыхание, упиваться его обжигающими поцелуями и сумасшедшей страстью.

Шквал чувств, который внезапно обрушился на Лику, испугал девушку. Давно она не испытывала такие эмоциональные качели и неизвестно чем все это может закончиться!

— Ты можешь остаться здесь и жить с сыном, а можешь уйти, но ребенок будет жить со мной. Выбор только за тобой! — прошептал Юра ей на ухо многообещающим тоном, от которого ее подбросило, как от высоковольтного разряда, и руки непроизвольно сжались в кулаки.

— А, если нет? Если я не соглашусь? — осторожно, словно ступая по лезвию бритвы, прошептала в ответ Лика, хотя хотелось орать во весь голос, материться и крушить все вокруг.

— Я озвучил тебе второй вариант. Если нужно будет — отсужу на законных основаниях, но тогда условия твоих встреч с сыном будут другие! И, поверь моему опыту, у меня это получится, — резко отпустил и отодвинулся от нее мужчина.

Последняя фраза обдала ледяным цинизмом и Лике вдруг стало холодно. Она обняла себя за плечи дрожащими руками, пытаясь справиться с эмоциями и успокоиться.

— Я хочу уйти! Вызови мне такси.

Поднялась с дивана, оглядевшись в поисках своей сумочки.

— Вряд ли сейчас будут свободные машины, — раздался насмешливый голос Юры.

Лика оглянулась, чтобы убедиться: сидит в расслабленной позе, непроницаем, с легкой усмешкой в уголках губ. Как можно быть таким толстокожим? Он действительно настолько уверен в себе? Или очень хороший самоконтроль?

Ведь недавно она чувствовала его волнение, и злость, и желание, — все это было, ей не почудилось! Но вот сейчас, спустя каких-то пару минут перед ней снова каменная глыба без эмоций, лишь горящие темные глаза, на дне которых плещется что-то пугающее, говорит о том, что он все же умеет чувствовать.

Зачем? Чего он пытается добиться таким способом? Она же в глотку ему сейчас вцепиться готова, рвать готова, лишь бы стереть с его лица это отстраненное ледяное безразличие, снять маску и посмотреть, наконец, что под ней? Зачем ему это надо?