— Мне хочется вам что-то показать, — предложила миссис Ридж. — Вы поймете меня. Пойдемте.

Миновав несколько комнат первого этажа дома — задернутые шторы, печальный сумрак, тишина, — женщины оказались в оранжерее. Она предстала их глазам залитой светом вечернего солнца, струившимся сквозь стеклянный купол крыши и бесчисленные окна. В майоликовых горшках росли папоротники и орхидеи.

Миссис Ридж распахнула стеклянные двери. Позади дома оказался роскошный сад, удивительно большой для дома в центре города. Они вступили в него и словно оказались в настоящих джунглях. Золотая листва деревьев; путаница гибких лиан; чаща давно не стриженных кустарников. Заросли ежевики, ясень, мышиный горошек. Здесь росли самые неожиданные для лондонского сада растения — белладонна, дурман, болиголов, черный паслен. Подобные растения не выращивают заботливые садовники, они выросли тут сами за те тридцать дней, что прошли с момента гибели двух сестер. Все наполненные ядом растения расцвели здесь.

— Это мой траурный сад, — вполголоса объяснила миссис Ридж.

Она потеряла обеих дочерей и чувствовала, что теперь, наверное, никогда не сможет снова заботиться о своем саде. Этот сад вскормило горе, и ничто другое. Летом он стоял зеленым, теперь оказался золотым. Спустя несколько недель он станет черным как атлас, вслед за тем белым. И на долгие месяцы — безжизненным.

Фрида, не двигаясь, замерла в прохладной тени. К ее ногам бежала дорожка, вымощенная кирпичами и щебнем. Рядом росло сливовое деревце, оно роняло зрелые плоды на землю, и, никому не нужные, они там гнили. Высокий куст белых роз разметал свои давно не стриженные, искривленные черные ветви. В кроне яблони свил гнездо голубь, потерявший счет времени. Его новорожденные птенцы, родившиеся несвоевременно и некстати, слали вниз голодное воркование. Они замерзнут и погибнут, даже не успев понять, что появились на свет.

Обе женщины продолжали стоять в саду, беспокоясь о наступающей холодной зиме и о гнездящихся птицах, поскольку все происходящее на земле должно свершаться в срок и своим чередом. В эту минуту до Фриды дошло, что все сущее знает о любви. Знает так точно, будто эта истина написана в воздухе. Зеленое становится золотым, все в мире идет своим чередом. Она взяла руку миссис Ридж в свои, и они стояли так, пока совсем не стемнело.

Маленькая Люси Грин читала целыми днями напролет. Она была настоящим пожирателем книг, и путешествие через Атлантику предоставило ей для этого занятия уйму времени, обеспечив к тому же требуемой тайной. Ее мачеха, Шарлотта, считала падчерицу некоммуникабельным, диковатым ребенком, в какой-то степени даже патологически необщительным, но Люси продолжала сидеть в своей каюте и запоем читать «Дневник Анны Франк». Причем уже в третий раз. И теперь ей иногда казалось, что и сама она живет в той же мансарде, что Анна, и ей снятся те же сны.

Люси выросла без матери и выглядела традиционно для заброшенного ребенка: непричесанные волосы, на ногах — непарные носки. Ребенок, о котором некому заботиться. Ее мачеха ожидала, что Люси будет называть ее «мамочкой», но этого не произошло, девочка просто избегала обращаться к ней. Все долгие дни путешествия она выходила из своей крошечной каюты только для того, чтобы поесть и прогуляться вместе с отцом по палубе. Во время этих прогулок они не особенно много разговаривали, разве что изредка кто-то из них вслух делал замечание о форме облака или оттенке морской воды. Океан был огромен, безбрежен и абсолютно прекрасен. Вам не требовались слова, когда с палубы океанского лайнера вы смотрели в его воды, когда мир казался космически бесконечен, а человек — лишь пылинкой из плоти и крови.

«Дневник Анны Франк» только что вышел из печати в Соединенных Штатах, это произошло в июне нынешнего года, и мачеха Люси полагала, что девочка слишком мала для такого чтения. Она запретила падчерице прикасаться к книге и посоветовала лучше почитать о приключениях Нэнси Дрю.[11]Откровенно говоря, Шарлотта не могла похвастать тягой к чтению и в глубине души считала, что книги могут оказать дурное влияние. Но Люси уже исполнилось двенадцать лет, и она читала все, что находила нужным, не интересуясь мнением на этот счет мачехи или даже отца. Ее не особенно волновало, что все ее подружки из Вестчестера поумирают от зависти, когда узнают, что она пересекла океан и в Англии присутствовала на настоящем церковном венчании, пока они вели свою обычную скучную жизнь дома.

Но какое ей дело до разных приключений и памятных событий? Люси принадлежала к числу тех детей, которые всерьез размышляют о причинах появления на земле людей и о том, что нужно сделать, чтобы исправить все учиненные ими неприятности. И она глубоко сомневалась в том, что, сидя за капитанским столиком в просторной столовой и наслаждаясь морским коктейлем, движется в нужном направлении. Также Люси не любила лежать в шезлонге на палубе или заводить знакомства с другими детьми, спутниками по путешествию, как на то продолжала надеяться ее мачеха. К тому же, во-первых, она воспитывала черепаху, которую звала миссис Гендерсон и которую пришлось на время поездки в Англию отдать соседке, которая черепах не переносила. А во-вторых, то единственное путешествие, которое она совершила прежде — это была поездка с отцом и Шарлоттой (эту женщину предполагалось называть мамой) в Майами, — оставило очень плохие воспоминания. Например, она была откровенно поражена тем, что в гольф-клубе, о лужайках которого ее отец так много распространялся еще дома, фактически не допускают к игре негров. Те могут выйти на поле лишь в понедельник вместе с мальчишками-кэдди. Это и другие впечатления о Майами еще больше укрепили мнение девочки о том, что в мире ужасно много несправедливости, а обиженных и несчастных людей и того больше. Что же касается ее нынешнего путешествия, то, надо заметить, она вообще не была высокого мнения об институте брака, и сложилось оно даже задолго до женитьбы ее отца на Шарлотте. Поэтому свадьба Шарлоттиной сестры не вызывала в ней никаких чувств, несмотря на то что состояться должна была в Лондоне.

Лайнер причалил в Ливерпуле, семья Грин собрала свой багаж и на такси отправилась на вокзал. Все время до отправления поезда Люси провела на скамейке, продолжая читать. Путешествовать ей пришлось наряженной в дурацкую безвкусную юбку, потому что ее мачеха, видите ли, не сомневалась в том, что брюки абсолютно недопустимы для путешествия и вообще их прилично носить только мальчикам, а отец хотя и подмигнул при этом дочери, но избегал противоречить своей новой супруге.

Люси считала себя довольно странным человеком, некоторые собственные мысли даже ее саму удивляли. Например, она думала, что ее мать умерла оттого, что совершила какой-то плохой поступок. Подозревала мачеху в том, что та незаметно подливает в ее чай яд, и поэтому выливала его в горшки с растениями. Не сомневалась, что жизнь ее отца без дочки была бы много проще и приятней. Размышляла, возможно ли побороть все зло в мире, а если нет, стоит ли в таком случае браться за эту задачу. Словом, Люси постепенно ускользала все дальше и дальше от мира реальности, и никто-никто этого не замечал. С каждым днем девочка становилась все более одинокой.