Доктор Муратов, наблюдавший обвиняемого в психиатрической больнице, ознакомившись с материалами предварительного следствия и расспросив подробно как обвиняемого, так и его мать, дал заключение, что обвиняемый психически ненормален. Врачебный инспектор Иванов, вообще не отличавшийся мягкостью, опасаясь, с одной стороны, нареканий со стороны высшего начальства, интересовавшегося политическими делами, а с другой – не решаясь высказать мнение, резко противоположное авторитетному заключению Муратова, заявил, что Ананин «полунормален». Городской врач Субботин, подчиненный Иванову, долго колебался и, наконец, тоже остановился на «полунормальности».

Нужно сказать, что для суда не были обязательны мнения врачей, вопрос о нормальности душевных способностей Ананина нам, судьям, следовало решить самим. Я, как младший член суда, первый подал мнение, заявив о том, что Ананин душевно ненормален и дело о нем следует прекратить. Второй член суда и председательствующий признали его здоровым. Я остался при особом мнении, поданном мною в письменной форме, подробно мотивированном, со ссылками на авторитетное мнение врача-специалиста Муратова. В итоге Ананина из лечебницы перевели в тюрьму, где в то время был ужасный каторжный режим, и вскоре, как я узнал, несчастный юноша там скончался. После дела Ананина на этом заседании должны были слушаться другие аналогичные дела, но, к великому моему удивлению, явился другой член суда, заменивший меня, и с тех пор на такие заседания меня не приглашали .

Мне хочется сказать несколько слов о режиме, царствовавших в саратовских тюрьмах. Мне, как члену уголовного отделения суда, были хорошо известны тюремные порядки, как по жалобам арестантов-подсудимых, так и по делам, возникавшим, к сожалению, очень редко тюремных надзирателей, обвиненных в избиении арестантов. Эти дела доходили до суда в исключительных случаях, когда администрация желала показать, что она карает беззаконие и произвол.

Режим в саратовских тюрьмах был известен своей жестокостью далеко за пределами губернии. После 1905 года губернатором в Саратове стал преемник Столыпина граф С. С. Татищев363, призванный восстановить порядок в губернии после аграрных беспорядков. При нем начальником главной тюрьмы был назначен Губерт364, легендарная по своей жестокости личность. Говорили, что он имеет большие связи в Петербурге, в лице фаворитки одного высокопоставленного лица. Этот Губерт днем не показывался в тюрьме, а ночью бодрствовал, тревожа арестантов посещением камер и производя наказания будто бы провинившихся. Получал он сведения от усердных надзирателей, которых подбирал по своему вкусу. Распоряжения суда, прокурорского надзора им игнорировались. Помню, как несколько раз арестантские дела откладывались из-за того, что Губерт не исполнял требований окружного суда, не присылал подсудимых-арестантов или свидетелей, содержавшихся в тюрьме по другим делам. Окружной суд сообщал прокурорскому надзору, как полагалось по закону, о действиях тюремщика, но эти сообщения никакого влияния не имели: прокурорский надзор был бессилен в борьбе с Губертом. Трудно поверить, но факт: товарищи прокурора, в обязанности которых входило наблюдение за тюрьмой, избегали бывать там из-за грубости Губерта.

Положение тюремного ведомства было двойственным. С одной стороны, оно считалось отделением Министерства юстиции и его высшие члены назначались министром, а с другой – непосредственным начальником, заведывавшим тюрьмами на местах, был губернатор, назначение и увольнение начальников этих учреждений зависело от него. Именно ему были подчинены тюремные инспекторы, хотя они и назначались Министерством юстиции: таким образом, тон тюремной политики в каждой губернии всецело зависел от местного губернатора.

До какой степени режим Губерта отражался на нравственном и физическом состоянии заключенных, я мог видеть из быстрых перемен, происходивших с теми, кто пробыли в тюрьме даже два-три дня. Осужденные окружным судом по приговорам присяжных заседателей должны были перед тем, как приговор оглашался им в окончательной форме, провести в тюрьме некоторое время. Тяжело было видеть этих людей, когда их приводили оттуда. Даже короткое пребывание в тюрьме страшно влияло на них. Я часто не узнавал их: изнуренные, с землянистым цветом лица, угнетенные, они производили щемящее впечатление < …>.

О жестокостях Губерта и его подчиненных ходили легенды. Корректный, европейски образованный губернатор Татищев знал о тюремных порядках, но не останавливал Губерта. Молчал и тюремный инспектор Сартори365, тоже корректный и любезный в обращении человек. Вынуждены были молчать сотни арестантов, всецело отданных в распоряжение Губерта и его опричников. Губерт жестоко обращался не только с арестантами, но и с «мягкими», по его мнению, тюремными надзирателями. Один из таких, молодой человек, Федулов, вследствие грубых преследований Губерта, через короткое время после получения места надзирателя, лишил себя жизни.

Можно себе представить, что творилось в тюрьмах других городов. Всё зависело от настроения и пищеварения грубых, необразованных начальников тюрем.

Как будто в насмешку над правосудием, губернское начальство иногда предавало суду тюремную стражу в лице младших тюремных надзирателей за оскорбление действием какого-нибудь арестанта. Исписывалась масса бумаги, начальство обвиняемых требовало от них объяснений, производились дознания, предварительные следствия, в суд поступали объемистые, громоздкие дела. Положение судей было трагикомичным. Мы знали, что в этой самой тюрьме неповинные арестанты неделями томились в сырых карцерах, их морили голодом, избивали, а мы торжественно судили за нанесение оскорбления, выразившееся в том, например, что надзиратель, по неопытности, толкнул или ударил какого-нибудь арестанта. Наказание за такое деяние ограничивалось выговором или арестом при полиции от четырех до семи дней. Для этого устраивали суд со всем громоздким его аппаратом. И даже за такие приговоры администрация косо смотрела на судей, считая их «либералами».

Интересно, что за всё время моей службы я не видел на скамье подсудимых ни одного начальника тюрьмы или его помощника. Все они были праведниками! К категории праведников следует причислить также высших чинов полиции, даже становых и городских приставов.

Выше я сказал, что после 1905 года возникли аграрные дела, которые рассматривались особыми присутствиями. Рядом с ними усиленно работали военные суды. Им передавались самые серьезные политические дела, по которым весьма часто выносились смертные приговоры. Количество таких приговоров зависело от командующих войсками округов, в которых дела рассматривались. Мне приходилось беседовать с некоторыми военными судьями, они жаловались на свою сильную зависимость от этих командующих. В особенности в этом отношении известен был глава Казанского округа С.366Меня всегда поражало, что военные судьи, с виду добродушные, чадолюбивые, вежливые в обращении, легко выносили смертные приговоры.