У старательно вырываемой ямы было, кроме практического, еще и символическое значение. После сцены Великого суда Озириса она представляла собой как бы опрокинутое небо, небо для черных, отягощенных душ. Во времена прежние здесь изображали сцены охоты и рыбалки с гарпунами – они должны были говорить о преодолении плоти и вступлении в царство духа. Теперь ни охота, ни рыбалка не сопрягается с работой духовной, и верховный жрец продолжал думать о том, какое тут дать задание резцу.

И вот он «Дом золота».

Аменемхет встал на то место, что предназначено для будущего саркофага, испытывая прилив тихой, спокойной радости. Тут он все уже придумал. По углам будут устроены четыре кладовые. В нишах там будут стоять божества четырех сторон света: Амсет, Хапи, Дуамутеф и Кебексенуф. На потолке – изображение Нут, богини космического созидания. Надписи на стенах расскажут обо всех превращениях усопшего в течение его удивительной жизни, от незаметного глазу муравья до «уподобленного Озирису».

Саркофаг будет гранитным, ибо гранит долговечнее и алебастра, и песчаника. Заклятия на его стенах обезопасят заключенного в саркофаге во время любого его путешествия по путям внутренней жизни.

Когда сзади раздался человеческий голос, верховный жрец обернулся, даже не гневно, а удивленно. Никто никогда не смел его беспокоить во время этих подземных медитаций. Это было не просто смертельно опасно для ослушника, это было непредставимо.

Нарушителем оказался Хека. Он жалобно топтался у входа в комнату ожиданий, не смея приблизиться к звездной яме. С самого начала он не собирался сопровождать верховного жреца в дом его вечной жизни, но нырнул в город за новостями. Раз он здесь, значит, выловил больших рыбин.

Увидев, что верховный жрец заметил его, Хека опрометью бросился к выходу, чтобы ни одного лишнего мгновения не оскорблять своим присутствием великое место.

Аменемхет понял, что в прежнее состояние высшего блаженства ему уже не вернуться, и тоже пошел к выходу. Оказавшись под солнечным светом, он сдержанно-поощрительно кивнул старшему каменотесу, тот расплылся в нервной улыбке, обнажая провал рта с вырванным языком. Старший сделал знак своим людям, и они начали по одному спускаться внутрь, все столь же немые, как и он сам.

Верховный жрец обратил взгляд на негодного колдуна с поганой бородкой. Один глаз у него был прищурен, как у человека, ожидающего, что его сейчас ударят. Прежде чем наказывать, Аменемхет предпочел выслушать. Оказалось, что Хека торопился не зря и сегодняшним утром еще раз доказал свою полезность.

Во-первых, стало известно, что людьми Птахотепа убит Неферкер – старик-учитель, многие годы верно и скромно служивший делу Амона в самом логове взбунтовавшегося Птаха. Ведь это он помог Хеке под видом учителя Ти проникнуть во дворец Бакенсети.

Во-вторых, явилось, и неизвестно от кого, краткое послание, из которого следует, что командир воинов Птаха Небамон направился в Фивы с неким «подарком» для воителя Яхмоса. «Подарок» более всего напоминает видом упакованное особым образом человеческое тело.

– Мериптах, – тихо сказал верховный жрец и спросил, не слыхать ли чего о Са-Амоне.

Выяснилось, что ничего. Зато есть известия, что корабль Небамона уже недалеко от Фив и что пристать готовится ночью, может статься, что и в одну из ближайших. Послание доставил скороход из дома Бакенсети, что очень странно, потому что князь к этому времени был уже мертв. Допросить скорохода нет возможности, ибо послание доставлено два дня тому назад и он уже поспешает обратно.

Наконец прошел слух о том, что пострадал на львиной охоте брат номарха.

– Погиб?

– Нет, но якобы доставлен утром в свой дворец под пологом, и раны его рассмотреть было нельзя.

Аменемхет решительно двинулся к выходу с каменной поляны. Хека заспешил за ним, озабоченным сопением показывая, что новости еще не все. Оказалось, что у ворот храма Амона-Ра уже четырежды с сегодняшнего рассвета появлялись люди Шахкея, начальника гиксосского гарнизона, с вопросом, когда верховный жрец сможет выделить время для беседы офицеру Авариса.

Усевшись в кресло и поднявшись на высоту черных плеч, Аменемхет опять посмотрел на однорукого своего слугу, потного, пыльного и все еще чем-то озабоченного. Поймав на себе вопросительный взгляд господина, Хека прошептал:

– Давай его убьем. Ты же видишь, сколько у нас первейших забот: мыслимое ли дело держать за пазухой скорпиона, когда пускаешься в пляс.

Мысль однорукого была понятна. Никто так не опасен, как Мегила, потому что он опасен неизвестной опасностью. Но колдуну невдомек, что из того места, из которого исходит угроза, исходит и возможность. Угроза и возможность вместе – тайна. Пока Мегила окружен тайной, он неприкосновенен.

По дороге к берегу Аменемхет отдал первые приказания. Са-Ра должен был с помощью своих шпионов выяснить, что на самом деле произошло с Яхмосом, каково обошелся с ним лев. Хека должен был лететь во дворец старшего из славных фиванских братьев и сделать так, чтобы страдалец уже к утру следующего дня способен был не только лежать, но и сидеть.

Свои стопы верховный жрец направил к храму Амона-Ра.

35

Некрасивый и невеселый человек в мундире гиксосского офицера прогуливался по роскошному саду вокруг большого прохладного бассейна, без интереса следя за ленивыми перемещениями больших рыбин в глубине воды. Начальник фиванского гарнизона Шахкей был из тех редких служак, кто, не пройдя через аристократические школы Авариса, проведя всю жизнь в походах и строгой гарнизонной службе, все же сумел возвыситься до уровня, уготованного только «друзьям царя». Широкое, коричневое, изъеденное оспой лицо с вечно прищуренными умными глазами, квадратный торс, кривые волосатые ноги – настоящий солдат из племени азиатских кочевников. Ему доверили командование в Фивах еще и потому, что никто из природных «друзей царя» не вожделел этой службы.

За те годы, что Шахкей нес службу здесь на краю царства, он изучил этот жаркий, богатый и лукавый край и еще каких-нибудь три года назад мог пребывать в спокойствии, зная доподлинно, что творится в гареме Камоса, в казарме у Яхмоса, и догадываясь, сколько примерно золота каждый урожай откладывает в хранилища Аменемхета. Он не одобрил переворот, в результате которого братья пришли к власти с помощью шумных и пугающих храмовых фокусов верховного жреца, несмотря на то что благодаря этому перевороту он из вечных заместителей начальника гарнизона сделался его хозяином. Он честно известил царскую канцелярию о своих сомнениях, но дело в том, что вместе со списком подозрений он вынужден был отправить в столицу в полтора раза больше золота, чем это бывало в прежние годы. Об этом позаботился Аменемхет, и Аварис промолчал. Первые годы правления братьев немного успокоили радивого воеводу, но вскоре червь сомнения вновь зашевелился в его сердце. Началось все с болезни старшего из братьев, очень необычной. Она длилась месяц за месяцем, не убивала, но и не отпускала Камоса. Усиливалась, когда следовало принимать какие-то важные решения, из-за чего становилось непонятным, кто же решение принял, человек или болезнь. Второй брат вел себя хотя и по-другому, но тоже странно. В городе он почти не жил, убивая время и львов на своих бесконечных охотах и напоминая скорее не разнеженного, развращенного египетского аристократа, но вождя степного грабительского племени, которому пустыня, населенная тарантулами, милее дворца с садом, бассейном и кухнями.