В продолжение всей своей дальнейшей жизни он не пытался делать из своей ссылки трагедию и вообще всячески избегал спекуляций на эту тему.

Друзья навещали Бродского когда хотели. Кроме того, поэт отметился в местной многотиражке «Призыв», напечатав там свое стихотворение. Тем временем зашевелилась западная общественность. Если наших писательских кураторов из органов называли литературоведами в штатском, западных радетелей о гонимых российских литераторах можно назвать славистами из Лэнгли[43]. Они погнали волну – и в результате в 1965 году Верховный суд РСФСР сократил срок Бродского до фактически отбытого и отпустил его с Богом.

А дальше? Не было ничего особо интересного. Пошла та же богемная жизнь. У Бродского была возможность опубликоваться – но тут он пошел на принцип. По одним сведениям, требовал включить в сборник стихов «Зимняя почта» свои длинные поэмы, по другим – отказался исправить несколько строчек. Зато в том же году выходит его книга в США. Начинается жизнь «опального поэта», к которой впоследствии будут многие стремиться. Это когда ты в родной стране никто, но вокруг тебя бегают иностранные журналисты. Опять же – из Лэнгли.

Так или иначе, в 1972 году Иосиф Бродский без особого шума перебрался за океан. И там все было спокойно. Поэт и в США не лез в политику, а жил себе тихо, довольствуясь известностью среди славистов и представителей русской эмиграции. Но в 1987 году ему дали Нобелевскую премию по литературе. В это время у нас уже была гласность. И вот постаревшие друзья Бродского бросились его раскручивать. Шум стоял страшный. Только кончился он ничем. Почему? Читатель может меня спросить: а почему я, изложив биографию поэта, ничего не сказал о его стихах? А потому, что мне они неинтересны. Нет, по-моему, это вполне добротные стихи. Но мне от них ни жарко ни холодно. Может, я не прав, но давайте выстроим триаду: Мандельштам-Пастернак – Бродский. Если кто-то думает, что сейчас начну говорить об их еврейской национальности, то ошибается. Она меня не волнует. Дело в другом. Они были «книжными мальчиками». Дело даже не в том, что они никак лично не участвовали в передрягах XX века. Маяковский и Есенин тоже не штурмовали Перекоп, не шли с белогвардейцами в Ледовый поход и не носились по степи на махновских тачанках. Но! Они пытались почувствовать эту страшную эпоху. А данные товарищи от реалий XX века самоустранились. Они, видите ли, не хотели ее видеть. Так что, по-моему, они могут быть интересны только тем, кто при звуках выстрелов прячет голову под подушку.

Как показал жестокий рынок, так думаю не только я. В самый пик раскрутки Бродского вышел трехтомник поэта. Первый том разошелся тиражом в двадцать тысяч. Второй – в пятнадцать. Третий – в десять. Это было еще в те времена, когда поэтические книги покупали. Но – не оказалось в России больше читателей Иосифа Бродского! Ну и слава богу. Они хоть его читают. На этом историю о Бродском можно закончить. Перейдем к более интересным темам.

Я рассказал о двух способах литературного существования в шестидесятых – семидесятых годах. Но имелся и еще один. Он начался со второй «опальной» Нобелевской премии по литературе, которую получил Александр Солженицын.

Начнем, как обычно, с канонической истории. Александр Исаевич Солженицын вошел в литературу в 1962 году, напечатав в журнале «Новый мир» рассказ «Один день Ивана Денисовича», в котором рассказал о своих личных лагерных впечатлениях. Он был арестован на фронте в 1945 году и получил десять лет за создание контрреволюционной организации. В переписке со школьным другом Николаем Виткевичем он сильно ругал Сталина.

По некоторым сведениям, публикацию санкционировал сам Хрущев, у которого ее пробивал редактор журнала Александр Твардовский.

Критика приняла рассказ восторженно. И это понятно. «Один день Ивана Денисовича», даже если отвлечься от темы, – это произведение, по которому можно учиться русскому литературному языку. Буквально ни слова там не добавить, не убавить. Потом в том же журнале вышли еще несколько рассказов – в том числе не менее знаменитый «Матренин двор».

Казалось, все начинается хорошо. В 1964 году Солженицына даже выдвинули на Ленинскую премию. Но не сложилось. А если бы? Кто знает, кто знает. Чужая душа, тем более писательская – потемки. Ведь другой талантливый писатель, Юрий Бондарев, после публикации своей повести «Берег» имел очень крупные неприятности – слишком уж правдиво писал о войне. Но обошлось, и Бондарев стал уважаемым всеми – властями и читателями – писателем. Зато, правда, с началом перестройки угодил в опалу, потому что принципов своих менять не пожелал.

А вот у Солженицына началась черная полоса. Со времени, когда Хрущева «ушли», его и вовсе перестали печатать. И писатель уходит в крутую оппозицию. Он провозглашает знаменитый принцип «жить не по лжи»...

* * *

Но тут я закончу «житийное» изложение биографии писателя. Дело в том, что есть кое-какие факты, которые в «классическую» версию ну никак не лезут.

«Я не желаю, чтобы имя моего отца упоминалось рядом с именем подонка Солженицына!» – заявил сын Николая Виткевича, того самого, кому писал письма Александр Исаевич. Надо сказать, что Виткевич-младший имел все основания так говорить.

Вернемся назад, в лагерный период. За что посадили Солженицына? Считается, что за письма школьному другу. Но адресат писем, тоже севший, вспоминает дело несколько иначе. По словам Виткевича, следователь показал ему собственноручно написанные показания.

«Смысл показаний моего давнего друга сводился к тому, что Виткевич, Симонян[44], Решетовская[45]по сговору с каким-то Власовым сколотили преступную группу, которая давно и регулярно занимается клеветой на руководителей партии и правительства».

Упомянутый Симонян тоже видел эти показания – ему показал их следователь. По его словам, там будущий писатель утверждал: Симонян с детства внушал ему антисоветские взгляды. Кстати, Симоняна так и не посадили. А еще один «контрреволюционер», Власов, был и вовсе ни при чем. Как утверждала Наталья Решето вская, Солженицын до кучи пристегнул к антисоветчикам случайного попутчика, с которым познакомился в поезде. Как это называется? Сдал всех, до кого смог дотянуться.

Вообще, дело его вызывает очень много вопросов. Странное оно какое-то. Но это все мелочи. Еще в семидесятых годах работники КГБ дали возможность журналисту, криминологу по основной профессии, Франку Арнау познакомиться кое с какими документами. И даже снять копии. Так вот, Арнау утверждал, что будущий нобелевский лауреат дал в лагере подписку о сотрудничестве с «кумчастью». И не просто дал дописку. По утверждениям того же Арнау, сигнал Солженицына позволил предотвратить в 1952 году готовящееся восстание украинских националистов в лагере в Экибастузе (Казахстан). Все перечисленные в сообщении люди были расстреляны. А Солженицына положили в лазарет и вскоре перевели в другой лагерь. Арнау, будучи криминологом, провел всесторонний анализ текста доноса – и полагает авторство Солженицына доказанным.