– Кончай прикидываться! – прокричал я ему дрожащим от волнения и охрипшим от усердного пения голосом. – Давай вставай, а то подойду и все ребра тебе, сучаре, переломаю! Посмотрим тогда, кто здесь последним посмеется!

– Думаю, ребра – это для него уже лишнее, – долетел до меня справа знакомый и, как всегда, невозмутимый голос. – Вряд ли он тебя послушается, Мракобес. Разве только ты умеешь воскрешать мертвецов, но это маловероятно.

– Какого хрена, мать твою?! – выругался я, оборачиваясь. С трудом соображая, что вообще происходит, я ничуть не удивился, узрев выходящего из-за кустов Кальтера. Хотя удивиться по большому счету было бы нужно. Майор исчез бесследно больше часа назад, и пока я, как угорелый, носился по Припяти и воевал со Скульптором, компаньон отсиживался в сторонке, боясь даже пошевелиться. Надо ли уточнять, о чем именно мне не терпелось сейчас с ним потолковать?

– А ну сожми кулаки! – вместо приветствия приказал Куприянов, замирая на месте. – Как можно крепче! Не болтай руками – просто сожми кулаки и все!

– Да пошел ты! – огрызнулся я, и только потом до меня дошло, чем так встревожен компаньон. Напрочь забыв в горячке, что все еще удерживаю в руках снятые с предохранителей гранаты, я размахивал ими, рискуя выронить какую-нибудь из них себе под ноги.

Приказ Кальтера живо меня отрезвил, но последовать его совету не получилось. Мои стиснутые пальцы намертво свела судорога, поэтому я понятия не имел, насколько крепко удерживаю предохранительные рычаги и сумею ли разжать кулаки, чтобы выбросить гранаты, если это потребуется.

– Держишь? – уточнил Тимофеич, убирая за спину свою бесшумную винтовку. Немыслимо, но, похоже, он и впрямь умудрился подкрасться к нам незамеченным и исподтишка снести Скульптору башку.

– Д-д… Д-держу! – ответил я, стуча зубами. Бурливший у меня в крови адреналин перекипел, отчего пережитая нервотрепка дала о себе знать сильной и неуемной дрожью.

– А теперь иди на пристань, встань у края и, если вдруг выронишь гранату, сразу пинай ее в воду, – отдал следующее распоряжение майор. Сам я до такой практичной мысли сейчас вряд ли додумался бы и потому безропотно похромал по лестнице на причал. – Да смотри не споткнись по дороге!

– К-кольца! Они г-где-то!.. – спохватился я, когда обходил перегородившую мне путь пожарную машину.

– Не переживай, найду! – откликнулся компаньон, уже ползавший на коленях с карманным фонариком там, где я отжигал на бетоне «Кукарачу». Любопытный нюанс! Раз Кальтер видел, куда я выбросил кольца, выходит, он нагнал меня раньше апостола Монолита. И не дал о себе знать, а предпочел использовать меня в роли жертвенного козленка, коим в Африке охотники выманивают под выстрел львов! Без моего на то согласия, надо подчеркнуть! Другое дело, согласился бы я участвовать в такой авантюре, даже зная о меткости прикрывающего меня охотника?

Год назад, когда я, Бульба, Корсар и Кальтер вылавливали похожим образом монолитовца Гурона, майор сам предложил себя в качестве наживки и рисковал ничуть не меньше, чем я сегодня. Поэтому он имел право потребовать оказать ему ответную услугу. Только Тимофеич этого не потребовал, а взял и беззастенчиво подставил меня под удар. Даже несмотря на удачный исход охоты, я был взбешен таким к себе отношением. Это ж надо: обойтись со мной, словно с сопливым «отмычкой» – то есть легковерным неопытным сталкером, которых многие ветераны брали с собой в рейды якобы как перспективных учеников, а на самом деле чтобы использовать их в качестве первопроходцев-смертников через наиболее сомнительные места Зоны. Весьма распространенная практика, которой брезговали, пожалуй, лишь «Долг» да некоторые благородные искатели артефактов.

В последние годы уровень реки повысился, и сегодня ее волны перехлестывали через край причала, прежде заметно возвышавшегося над заводью. Чувствуя, что мои ноги вот-вот подкосятся, я доплелся до кромки воды и уселся на поваленный набок ржавый автомат для продажи газировки – тот самый знаменитый советский «сейф» с лампочками, клиенты которого – ныне в такое почти не верится! – должны были самостоятельно ополаскивать за собой многоразовый граненый стакан… Пока я спускался на пристань, моя дрожь не унялась, а наоборот, лишь усилилась. Это был уже не безобидный мандраж, а натуральный шоковый озноб, требующий медикаментозного лечения. Или, на худой конец, хорошего глотка чего-нибудь горячительного. В ранце у меня болталась фляжка с коньяком, но достать ее в данный момент я был не в состоянии. Так и сидел, трясясь, как эпилептик, и тупо пялясь на стискиваемые в кулаках гранаты.

Кальтер явился на причал через минуту и сразу же приступил к разминированию взрывоопасного танцора, благо отыскать на не заросшем травой бетоне выброшенные мной кольца оказалось несложно. Захватив своей механической пятерней мой кулак и крепко сжав его, майор убил сразу двух зайцев: зафиксировал ходящую ходуном руку пациента и обезопасил нас от случайного выпадения гранаты из моих сведенных судорогой пальцев. Затем, сунув ручку фонарика себе в зубы, Тимофеич здоровой и абсолютно не дрожащей рукой аккуратно вставил шпильку кольца в нужный паз взрывателя и разогнул на ней усики, дабы не выскочила. После чего столь же хладнокровно проделал аналогичные манипуляции со второй гранатой.

– Теперь можешь их отпустить, – подытожил Кальтер, оставляя меня в покое.

– Н-не могу, – признался я, продолжая вертеть перед собой намертво застрявшие в одеревенелых пальцах, отныне безопасные «маракасы».

– Понятно, – кивнул компаньон и, вынув свой аптечный пенал, достал оттуда миниатюрный инъектор. После чего зарядил в него нужную ампулу, отрегулировал дозатор, закатал на моем комбинезоне оба рукава и по очереди впрыснул мне в каждое предплечье какой-то препарат. Весьма эффективный, как оказалось. Через полминуты я ощутил покалывание в пальцах, а потом из них как будто разом и вынули все те десять стальных сердечников, которые мешали им разогнуться. Ладони налились теплом, опять став гибкими и послушными. Разобравшись наконец с гранатами, я рассовал их обратно по карманам, достал из ранца фляжку-«четвертинку», в один присест осушил ее до дна и, скривив кислую мину, передернул плечами. Проглоченные залпом двести грамм ароматного коньяка пились столь же противно, как обычная водка.

Упаковывавший аптечку Кальтер покосился на меня, но промолчал, хотя поначалу явно собирался что-то сказать. Правильно, Тимофеич, лучше сиди и помалкивай! Инцидент со Скульптором вновь заставил проявиться двуличную натуру компаньона. С одной стороны, его отношение ко мне отличалось невиданным цинизмом. Я был и оставался для Куприянова лишь инструментом для достижения его безумной цели, чего он, в общем-то, и не скрывал. Инструментом, который, исполнив свое предназначение, мог быть выброшен или даже уничтожен. Путешествовать по Зоне со столь откровенными циниками мне еще не доводилось, и это меня сильно напрягало. Но с другой стороны, этот человек за минувшие сутки с половиной столько раз спасал мне жизнь, что затаивать на него злобу было попросту грешно. Да и общался он со мной без того высокомерия, какое обычно такая молодежь, как я, ждет от матерого вояки, когда работает с ним в одной упряжке. Хотя кто-кто, а ветеран военной разведки Константин Куприянов мог бы называть меня «сынком» и периодически осаживать, дабы я не зарывался. Однако не называл и не осаживал, чем, откровенно говоря, весьма мне льстил.