– Открывайте, полиция!

С раскрытой книги на него смотрел великий Доменико Мантиси, молодой, беззаботный, красивый, который еще не подозревал, что его ожидает непростая судьба: заточение в замке, изгнание, нужда.

Шатун прислушался к себе: трепыхание крыльев не слышно, ангел-хранитель молчал. Что ж, теперь можно будет довериться ему всецело.

В открывшуюся дверь ворвалось трое спецназовцев.

– На пол! Лежать!

Бежавший первым легко опрокинул его лицом вниз, тотчас заломил за спину руки. Хрустнули в плечах суставы, причинив невероятную боль, а на запястьях зловеще щелкнули наручники.

– Поднимите его, – услышал Шатун чей-то негромкий начальственный голос.

Две пары рук больно подхватили его за бока и, крепко встряхнув, поставили на ноги. Перед ним стоял молодой сухопарый мужчина и кривовато улыбался.

– Вот, значит, ты какой.

– Кто ты? – хмуро спросил Шатун.

– Старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска майор Никольский.

– Я слышал о тебе.

– Не сомневаюсь. Садись, – показал Никольский на предложенный стул. Шатун повиновался. Сам устроился напротив, пальнув в переносицу тяжеловатым взглядом. – Колись давай.

– О чем это ты, гражданин начальник? – хмыкнул Шатун.

– В котором часу ты грохнул Григория Викторовича Карасева и Иннокентия Федосеевича Мазутина?

– На пушку берешь, гражданин начальник, – усмехнулся Шатун. – Это ты зря, я ведь тебе не малолетка. С вашими легавыми раскладами я уже лет тридцать как знаком. Не знаю, о каких «карасях» ты мне так сладко поешь. Так и запиши!

Громко шаркнул подвинутый стул, невольно заставив обернуться. Вера уже оделась: длинные красивые ноги облегали светло-голубые джинсы, поверх ремня длиннополая рубашка; крепкие груди торчали упруго, едва ли не вызывающе. Испуг, что застыл на ее лице несимпатичным отпечатком, совершенно не портил при этом ее внешности. Пригожая, как и прежде. Манящая. Вот только сейчас она была от него ой как далеко, и это несмотря на те полтора метра, что их разделяли.

– Зря упрямишься, Шатун. У нас есть свидетели. Этого вполне хватит, чтобы слепить на тебя дело.

– Ты можешь все, что угодно, втирать мне, гражданин начальник, а только я себе не враг. Не знаю, о чем ты там поешь. Если тебе нужен паровоз, так ты не по адресу обратился. Поищи лохов в другом месте.

Никольский поднялся:

– Славно поговорили. Впрочем, теперь у нас будет время, чтобы душевно потолковать. В машину его!

– А девушку? – спросил спецназовец, стоявший рядом.

– Она поедет в моей машине.

Шатуна ухватили за плечи и потащили к двери.

– Послушай, гражданин начальник, – попытался он освободиться от крепкой хватки. – Она не при делах.

– Вот это мы и проверим, – зашагал Никольский следом.

Дутый не шутил. Через пятнадцать минут подъехали к зданию дорожной полиции.

– А это еще что за новости? – возмутился Владлен.

– Я за тебя отвечаю перед большими людьми. Ты должен быть целехонек. Тут мне сообщили, что на тебя охотится братва со всей области. Грохнуть хотят! Так что полиция сейчас для тебя самое безопасное место, никто сюда не сунется. Посидишь часа три, а я там объясню кое-кому, чтобы не лезли не в свой огород. А потом можешь проваливать на все четыре стороны.

– А другого выхода нет? – уныло посмотрел Лозовский на полицейских, стоявших у входа.

– Не вижу. Ну, так что?

– Договорились.

– А там и твои приятели подвалят.

– Точно?

– Мне так обещали. Ты даже не представляешь, сколько в тебя уже денег вбухано. Что ты за туз такой?

– Я не туз, я обыкновенный.

Дутый хмыкнул:

– Я-то вижу, что обыкновенный, но зато другие почему-то не хотят этого замечать. Ладно, это не моего ума дела. Не знаю, что там у тебя за расклады.

Лозовский лишь пожал плечами.

– Вот только мне любопытно, что ты такого сделал, что вдруг сразу всем понадобился? Одни хотят тебя грохнуть, а другие спасти? – Владлен отвернулся в сторону. – Ладно, это твои рамсы, соображай как хочешь. Посидишь у них там часа три, а потом свалишь!

Дутый уехал так же неожиданно, как и появился, оставив Владлена на попечение тощего сержанта. Оглядев с интересом подопечного, тот коротко распорядился:

– Пойдем, знаю, куда тебя пристроить.

Открыв металлическую решетку, он провел Владлена в небольшую бетонную камеру и торжественно объявил:

– Теперь это твой дом.

Шутка в духе лучших полицейских традиций, собственно, как и само гостеприимство.

– Я тронут, – буркнул Лозовский. – Может, газетку какую-нибудь принесешь?

Показав на тусклый свет, сержант сказал:

– Не рекомендую, глаза испортишь, – и вышел в коридор, бабахнув напоследок дверью.

Кутузка дело скучное, самое разумное – расположиться на шконке, авось время потечет как-то быстрее. Положив голову на грязный свитерок, оставленный кем-то из прежних сидельцев, Владлен неожиданно для себя смежил веки и, не замечая неудобств, крепко уснул.

Проснулся Владлен оттого, что громыхнула входная дверь. Подняв голову, он увидел долговязую фигуру знакомого сержанта. В полумраке камеры его лицо выглядело малость опухшим, под глазами отвислые мешки.

– Выходи, – сказал сержант.

Его голос показался Владлену зловещим. Столь сурово могут звать только на эшафот. Теперь невзрачное помещение с серыми бетонными стеклами показалось ему невероятно милым, почти родным, во всяком случае, ничем не хуже гостиничного номера, здесь вполне можно было провести еще пару дней.

– Куда? – невольно спросил Лозовский, вжавшись в угол.

– Ясное дело, на расстрел, – серьезно объявил сержант. – У нас с этим не церемонятся. Раз-два и к стенке!

Собственная шутка показалась ему весьма забавной. Широко растянув пухлые губы, он ощерился пожелтевшими лошадиными зубами. Неожиданно его лицо приобрело строгую задумчивость.

– Хотя сказать однозначно трудно. Все зависит от того, как пройдет суд. Могут дать и пожизненное.

Владлен Лозовский нервно сглотнул. За прошедшие несколько часов начинаешь понемногу привыкать к своеобразному полицейскому юмору. Если все обойдется, то на воле ему будет его не хватать.

Поднявшись, Владлен зашагал к выходу.

– Советую не делать глупостей, – строго предупредил сержант. – Надумаешь бежать, так сразу стреляю на поражение.