– Я не хочу быть с тобой.

Лукас сжимает зубы.

– Хорошо, – выдавливает он, когда ему наконец удается пересилить прилив горечи. – С этим, пожалуй, я ничего не могу поделать. Поведаешь, чем я тебя так расстроил?

– Все тем же, Лукас. В том, чем ты сам больше всего гордишься и что считаешь своим главным достоинством, я вижу твою главную слабость. Мне не нравится твой очевидный недостаток приличия.

Приличия?!. Это уж слишком. Слишком. У Лукаса больше нет сил и дальше проглатывать обиду.

– Ага, теперь я понял! – выпаливает он. – Я грубо обращаюсь с медиантами! Не уважаю девушек и женщин! Фомальхиване прекрасны, совершенны и приличны до неприличия, в то время как я – чудовище без совести и жажду только власти! Отлично, Аш~шад. Я рад, что мы это выяснили. Аргументов против и быть не может!

Фомальхиванин улыбается.

– Я тебя серьезно спровоцировал, Лукас, – говорит он. – Впервые. Настоящий взрыв настоящих эмоций! Знаешь, мне самому не хочется этого говорить, но за такой недостаток самообладания твой отец бы тебя не похвалил.

Лукас в бешенстве сжимает кулаки. В голове темно. Перед глазами темно. Его душит такая волна ярости, что невозможно описать. Но упоминание об отце срабатывает; оно действует именно так, как должно: как кубик льда, как огонек синего света, как шем из легенды о Големе, который приводит в движение железное устройство такой же железной привычки. Лукас начинает чувствовать, что снова может дышать. Волна спадает, эмоций меньше чем по колено, а единственное последствие – немного потрепанные нервы.

Он усмехается. Запускает руку в волосы, чувствуя себя смущенно. Молча смотрит, как Аш~шад надевает через голову пончо, и ощущение, что он, Лукас, проиграл все, становится вдруг весьма навязчивым.

Возможно, его подход был с самого начала неверным. Возможно, стоило требовать неких гарантий. Что, если фомальхиванин сейчас исчезнет и больше никогда не вернется? Лукас понимает, что, реши фомальхиванин действительно исчезнуть, он никогда в жизни его не увидит.

Но понимает он также и то, что не может привязать его за ногу к батарее, чтобы помешать уйти.

Лукас представляет, как Аш~шад вот-вот выйдет из дома, как будет блуждать по улицам, как попытается поймать такси. Поедет в отель? Или в магазин? Когда до него дойдет, что у него одна серьезная проблема? Лукас достаточно злораден, чтобы порадоваться этому, но недостаточно, чтобы оставить все как есть. Его рука совершенно невольно ныряет в карман.

– Тебе понадобятся деньги, – бесцветно говорит он. – В Солнечной системе обычно все решается безналичным расчетом, однако ты не можешь завести счет, пока у тебя нет номера нетлога, а его ты не получишь, пока у тебя нет какого-либо межпланетно признаваемого гражданства. Я могу дать тебе герданские дорожные купоны. Ими без проблем можно платить в такси, отелях, ресторанах и неплохих магазинах.

Лукас достает кошелек и отсчитывает пятнадцать тысяч.

– Если распорядишься ими разумно, тебе хватит на месяц проживания и питания. Возвращать не нужно.

В глазах Аш~шада заискрилась насмешка.

– Хочешь обязать меня своим великодушием?

И снова лед! Лукас стоит перед ним с пачкой денег в протянутой руке, смертельно пристыженный. Кровь бросается ему в лицо. Он и припомнить не может, чтобы хоть раз пережил столь систематичное унижение… во всяком случае после смерти отца. С огромным усилием Лукас берет себя в руки.

– Мои соболезнования, – сухо замечает он. – Если ты во всем ищешь скрытые мотивы, на Фомальхиве, должно быть, совсем печально живется.

– Вот только у тебя скрытые мотивы есть, Лукас, – спокойно произносит Аш~шад. – Ты боишься, что я исчезну. Ты отчаянно пытаешься сделать так, чтобы я от тебя зависел. Благодарность – это тоже форма зависимости. Мне жаль, но я не позволю этому случиться.

Лукас медленно вдыхает.

– Считаются только действия. Мои мотивы могут тебя не устраивать, – задушенно говорит он. – Куда умнее было бы ничего не предлагать и ждать, что ты сам прибежишь обратно, когда выяснишь, как тут все устроено. Деньги дают куда больше свободы, чем отнимают. Возьми их, Аш~шад. Без них на Земле тебе придется тяжело.

Пока он говорит, чувство унижения вдруг угасает; лишь лежит где-то на плечах, под затылком, словно тяжкий груз. Оно оттягивает его руку вниз; требует быстро спрятать купоны в карман и при возможности сбежать, лучше за дверь. Но он не двигается. Он сможет. Не опустит ладонь.

Его руки вдруг касаются длинные смуглые пальцы фомальхиванина и без особых церемоний сгребают купоны.

– Пятнадцать тысяч в герданской валюте, – произносит Аш~шад. – Интересное совпадение, Лукас. Именно столько дал тебе отец, когда ты уходил.

Лукас незаметно цепенеет. Он привык к ӧссеанам и их общению намеками: «Я УЗНАЛ ВСЕ О ТВОЕМ ДЕТСТВЕ, – сообщал бы ӧссеанин подобной фразой. – Я ВЫЯСНИЛ, И МНЕ ЭТО НЕ НРАВИТСЯ». Но ӧссеан здесь, к счастью, нет, так что можно без опасений игнорировать скрытые смыслы. Не стоит и мучиться перебиранием того, что из тогдашних конфликтов, событий и срывов, отпечатавшихся в здешней протонации, было последней каплей, которая убедила Аш~шада, что на Лукаса не стоит тратить время.

– То есть можно сказать, что я лишь возвращаю долг, – констатирует он с усталой улыбкой. – Это даже не мои деньги.

Аш~шад заглядывает ему в глаза.

– С подарками на Фомальхиве сложно, – серьезно говорит он. – Я бы правда не хотел их брать, Лукас. Но если откажусь, то оскорблю тебя так, что мой долг перед тобой будет еще бо́льшим. – Фомальхиванин колеблется. – Что касается Йеегонеи… позвони ей. Отмени все.

Лукас осовело смотрит, как Аш~шад засовывает купоны в карман и открывает дверь.

– Прощай, – бросает фомальхиванин через плечо и выходит в ночь.

На этом все заканчивается.

Заканчивается.

* * *

В

ойдя в свой офис, Лукас обнаружил на столе короткую записку от Стэффорда: «Зайдите ко мне. Немедленно».

Это было совсем не похоже на Роя Стэффорда. С людьми он общался корректно, с вежливостью, которая хоть и никогда не скатывалась в лесть, но в любом случае предполагала в каждой реплике хотя бы раз использование слова «пожалуйста» или «спасибо», даже если она обращена к последней помощнице уборщицы. Лукас всегда замечал такие детали – что и стало причиной, почему эти четыре слова так его обеспокоили. С того момента, как вчера за Аш~шадом закрылась дверь, Лукас понял, что первой остановкой в здании Совета для него станет ковер перед столом Стэффорда, но надеялся, что за ним хотя бы останется преимущество первого слова. Но карты, очевидно, уже розданы. Не он их тасовал. И