Формально на этом Пономарев мог считать свою миссию законченной. Он сделал то, что ему было поручено. Секретарь ЦК КПСС вручил афганским руководителям памятные подарки, передал привет от членов советского политбюро «и лично от Леонида Ильича». Встречаться с членами политбюро ЦК НДПА он не стал, чем сильно их обидел, зато вечером в посольстве собрал узкий круг наших начальников, попросив их еще раз «честно и принципиально» оценить обстановку. Все на этом совещании шло хорошо до тех пор, пока слово не взял Богданов. Он довольно едко высказался о состоянии афганских вооруженных сил, сказал, что эта армия не может защитить даже саму себя. Тут же с места поднялся взволнованный и возмущенный генерал Заплатин:

— Это неправда! Да, следует укреплять афганскую армию, но она вполне боеспособна. Я хочу обратить ваше внимание, Борис Николаевич, что подобные оценки вводят в заблуждение руководство и способны привести к очень тяжелым последствиям.

Богданов тоже не остался в долгу:

— Не знаю, какой информацией пользуется уважаемый генерал-майор, но наши источники — а вы понимаете, что они внушают доверие — утверждают прямо противоположное.

Разгорелась самая настоящая ругань. Заплатин, давно имевший зуб на «сибарита Богданова», стал прямым текстом говорить, что чекистам в Кабуле следовало бы поменьше увлекаться спиртным. «Тогда и взгляд на ситуацию будет ничем не замутненным». Представитель КГБ обвинил генерала в некомпетентности и попытках совать нос в чужой огород. «Вас прислали сюда заниматься политработой, вот и занимайтесь этим». Пономареву стоило большого труда угомонить обоих.

А результат от поездки Пономарева оказался никчемным: репрессии продолжались, афганские революционеры по-прежнему вели себя так, как считали нужным.

Более того, теперь Амин сам перешел в наступление, что вскоре ощутил и Богданов. При встречах с ним афганский руководитель иногда доставал черную записную книжку, раскрывал ее и называл фамилию какого-нибудь сотрудника советских учреждений в Кабуле, утверждая затем, что данный человек «ведет подрывную деятельность против Афганистана». Однажды это был офицер резидентуры, работавший под консульским прикрытием, в другой раз — директор советского Культурного центра. Анализ показывал, что поводом для таких «наездов» всегда были тайные или явные контакты наших людей с парчамистами.

Как потом выяснилось, Амин велел создать специальную группу из офицеров службы безопасности, которые следили за советскими гражданами, фиксируя их разговоры и контакты.

Да, Хафизулла Амин был совсем не похож на тех друзей Советского Союза, с которыми наши чекисты привыкли общаться в других странах, провозгласивших строительство социализма. Выполняя задания Центра, Богданов не раз обращался к нему с просьбой об освобождении из-под ареста некоторых людей, выполнявших ранее задания советской разведки. Иногда Амину прямым текстом говорилось, почему Москва хлопочет за этих лиц. Например, за бывшего вицепремьера Х. Шарка, бывшего начальника штаба полиции и жандармерии С. Азхара, бывшего члена Ревсовета М. Рафи и других. Амин обычно уходил от прямого ответа или начинал объяснять, что человек, за которого хлопочет советский представитель, является членом террористической группы.

— Пожалуйста, — говорил он, язвительно глядя в глаза собеседнику. — Мы готовы хоть сейчас освободить того, за которого вы просите. И даже назначить его министром. Но только под вашу личную ответственность. Вы согласны пойти на такой шаг?

Осторожный Богданов, разумеется, не был готов к такому повороту, в ответ он говорил, что не знает лично никого из этих людей, а потому не может нести за них ответственность.

— Вот видите, — разводил руками Амин. — Тогда мы должны действовать по закону.

Но, разумеется, ни о каком законе и речи не было, людей подолгу держали в тюрьмах без всяких на то оснований, жестоко пытали, а ночами продолжались массовые расстрелы. Обреченные на казнь сами рыли себе могилы.

Представительство КГБ между тем росло как на дрожжах. Для организации охраны первых лиц государства и, прежде всего, Нур Мохаммада Тараки прибыл советник от 9-го управления Юрий Кутепов. Его главным партнером стал начальник гвардии майор Якуб, который впоследствии возглавит Генеральный штаб.

Для создания погранвойск и организации системы охраны госграницы в Кабул из Москвы были направлены старшие офицеры-пограничники. Наши кремлевские старцы никак не могли взять в толк, отчего афганцы не перекроют границу с Пакистаном, раз оттуда идут мятежники? Советские вожди жили в стране, где почти сразу после 1917 года все рубежи были надежно загорожены колючей проволокой и круглосуточно охранялись системой застав и погранотрядов. В Афганистане же границы на юге не могло быть по определению. Во-первых, Кабул никогда не признавал так называемую «линию Дюранда», которая разделяла пуштунов, живущих в Афганистане и Пакистане. Поставить на этой линии посты означало бы тем самым согласиться с исторической несправедливостью, возникшей по вине англичан, отдать Исламабаду спорные территории. Летом с юга в Афганистан шли миллионы кочевников. Вся местная экономика держалась на контрабандных товарах, свободно перемещавшихся в обе стороны. А во-вторых, у афганцев просто не было таких средств, чтобы в труднодоступной горной местности организовать хоть какое-то подобие заграждений или застав. Приехавшие советники стали ломать головы: что в этой ситуации можно сделать?

Если летом 1978 года, то есть при появлении Богданова в Кабуле, штат представительства КГБ насчитывал всего восемь человек, то уже осенью было около полусотни сотрудников.

По заведенным в ПГУ правилам, в странах третьего мира при наличии резидента разведки и официального представителя КГБ старшим оперативным начальником становился резидент. Однако, отправляясь в Кабул, Богданов сумел уговорить Крючкова сделать для него исключение. В Центре Вилиор Осадчий был какое-то время его подчиненным, это и стало решающим аргументом в разговоре с шефом. Хотя на практике далеко не сразу резидент признал главенство руководителя представительства. Окончательно все устаканилось лишь через год, когда приказом Андропова должность представителя Комитета стала считаться генеральской.

Главный афганский чекист Сарвари и его коллеги быстро смекнули, какую выгоду можно извлечь для себя от присутствия официальных представителей КГБ. Собственно говоря, все, что требовалось для организации местной службы безопасности, Москва предоставляла безвозмездно и по первому требованию: автомобили, спецтехнику, средства связи, оружие… Бывший военный летчик оказался способным учеником и уже вскоре за спиной советских товарищей затеял собственные игры, для чего попросил Богданова прислать им сначала десять бесшумных пистолетов, затем взрывные устройства для диверсионных действий. Он, кажется, хотел затеять террористическую войну на территории Пакистана.

Хвост захотел вертеть собакой.

В 1978-м офицеры КГБ и наши военные советники пока еще чувствовали себя в относительной безопасности. Богданов даже баловался поездками на охоту и рыбалку, отъезжая от Кабула на 150–200 километров. Но тучи уже сгущались. Недовольство властью «неверных», подогреваемое религиозными авторитетами, то тут, то там выливалось в локальные мятежи и отдельные террористические акты.