Н. Г. Кузнецов пишет в своей книге «Курсом к победе»: «В докладе на теоретической конференции, посвященной 20-летию Севастопольской обороны, Ф. С. Октябрьский упрекнул командование ВМФ в том, что оно приказало ему тогда «все артиллерийские корабли оставить в Севастополе». Однако такой формулировки в распоряжениях, отданных командованию ЧФ, я не нашел. И если командование могло так понять указания наркома ВМФ или начальника ГМШ, то видимо, только из-за их нечеткости. Эту вину беру на себя…» Как легко Николай Герасимович потакает наглости, ну да уж что поделаешь, он же человек русский… чужой среди своих…

Зато здесь уместно, считает он, подойти к вопросу о боязни рисковать дорогими кораблями. И рассуждает: нечто подобное всегда влияло на решение командования об использовании линкоров и крейсеров. «…корабли строят для боя, а не для парада, – сокрушается Кузнецов, описывая события тех дней. И добавляет: – Забота о сохранении кораблей никогда не должна превращаться в самоцель. Конечно, все ненужные корабли следовало вывести из-под удара в тыловые базы на Кавказское побережье, но добиваться сохранности линкора и крейсеров во что бы то ни стало, когда поставлена задача «любой ценой удерживать Севастополь», мне представляется неправильной. У кораблей эскадры в те дни не было задачи более ответственной, чем защита главной базы Черноморского флота. Это, естественно, было сопряжено с риском, но риск оправдывался важностью задачи. Плохо, когда гибнет крупный корабль, но еще хуже, если его не используют в самый критический момент только ради того, чтобы этот корабль остался невредимым».

Так, уже теплее; может, в тексте мы найдем причины трагедии Черноморского флота, ведь кому об этом рассказывать, как не бывшему наркому ВМФ?

«Теперь иногда можно услышать мнение, что помимо решения чисто военных задач по обороне главной базы Севастополя эскадра кораблей еще должна была сыграть определенную роль в обороне Кавказа и своим присутствием на театре оказывать влияние на борьбу за побережье. Однако, если мысленно перенестись в обстановку тех дней, то едва ли кто способен был предсказать, как в дальнейшем будут развиваться военные действия. Конечно, очень жаль, что мы несли потери в боевых кораблях, но было бы непростительно сохранять эскадру в целости в ожидании какого-то более ответственного момента. Самое худшее в подобной ситуации – излишняя осторожность и бездействие. А объяснять и критиковать те или иные поступки после войны, когда на стол выложены все карты, куда проще, чем принимать решения в ходе сражений. Именно на такой случай принято говорить: «каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Кстати, дальнейшие события показали, что более острого и критического положения, при котором потребовалась бы эскадра, на Черном море не было.

Правильное использование надводных кораблей, разумеется, предусматривало не скопление их в гаванях Севастополя и неподвижную стоянку в определенных местах, а непрерывное маневрирование как в масштабе всего морского театра, так и в районе базы…»

Так, гладко, грамотно и пока – ничего; ответа: кто виновен в трагедии флота? – нет… Думается, стоит обратить внимание на эту формулировку: «…помимо решения чисто военных задач по обороне главной базы Севастополя эскадра кораблей еще должна была сыграть определенную роль в обороне Кавказа…»

Итак, главное в любом деле – люди и финансы. Финансы и люди. А на войне тем более!

В 50–60-е гг. советские историки посредством своих умозаключений пришли к выводу, что главными предметами являлись: «История СССР», «Краткий курс ВКП(б)», «Основы марксистско-ленинской философии», «Научный коммунизм», «Политическая пропаганда». Этому они учили будущих педагогов, а те, в свою очередь, нас – в школах, техникумах, институтах. Все точные и естественные науки отбрасывались даже не на второй, – на третий и далее план. Но ни в школе, ни в техникуме, ни в институте советские люди не изучали «Социологию», а тем более «Высшую социологию», которую не изучают и ныне ни в одном вузе РФ. Это же всегда касалось средних и высших военно-учебных заведений. (О том, как понимают социологию и высшую социологию в нынешнем флоте, можно узнать, к примеру, в «Морском сборнике», № 6 за 2000 г. в статье кандидата социологических наук, капитана 2-го ранга В. Веремчука «Размышления по итогам социологического анализа». Там, конечно же, ни слова о том, что высшая социология прежде всего предусматривает фундаментальные знания психологических исследований таких всемирно известных ученых, как Ч. Ломброзо, доктор социологии, профессор Г. Климов и др., и должна включать в себя фундаментальные знания по антропологии, генетике и физиологии, из которых явственно видно: кого можно допускать к службе в Вооруженных силах и управлению в структурах власти, а кого – гнать.).

Командующим войсковым объединением (флотилией) или командующим высшим стратегическим объединением – войсками округа (флотом) можно было стать лишь закончив Высшие академические курсы при академии Генштаба или саму Академию Генштаба. На первый взгляд кажется, что академия выше, чем академические курсы. Но это не так. Академия давала высшее военное образование, согласно военной доктрине СССР и государственному военному строительству. А военная доктрина была венцом всей политической деятельности партии коммунистов. Академические курсы, как правило, официально предусматривались для переподготовки высших командных кадров. На самом деле обучение в 30-е годы и до войны происходило в Институте красной профессуры (ИКП), а в последующие после войны десятилетия, в связи с упразднением ИКП, – в Институте социологии Академии наук СССР. Но институт только формально входил в состав Академии. Это было сверхноменклатурное учебное заведение, в деятельность которого не всегда даже рисковал вмешиваться… руководитель страны!

До сих пор мало кто знает об этом сверхзакрытом, сверхсекретном учебном заведении; немногие вообще имеют представление, что инициатором создания Института Красной профессуры была известный деятель Компартии… Надежда Константиновна Крупская. Так же, как инициатором убийства Ленина и изгнания Троцкого из СССР руками Сталина. Об этой самой зловещей женской фигуре революции 1917 г. практически ничего не известно, – несмотря на множество написанных о ней книг… Ее идею о создании закрытого института негласным решением Политбюро ЦК ВКП(б) воплотили Зиновьев (наст. Радомысльский Овсей-Герш Аронович), Каменев (наст. Розенфельд Лев Борисович, женат на родной сестре Троцкого О. Д. Бронштейн), Ярославский (наст. Губельман Миней Израилевич), Радек – те люди, которые выдавали себя за русских и входили в число первых 2 000 красных комиссаров и руководящих работников первого Советского правительства, где 1.830 человек были еврейских кровей.

Руководителя правительства Ульянова-Бланка – Ленина – к такому ответственному мероприятию, как открытие сверхзакрытого учебно-просветительского заведения, по совету его жены не допустили. С 1927 г. этот институт стал вотчиной Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина.

Сама структура института была создана для подготовки высших руководителей партии и правительства, а также руководителей наркоматов, в том числе и народного комиссариата обороны, т. е. Рабоче-крестьянской Красной Армии, которую, как известно, создал Лев Давидович Троцкий (Лейба Бронштейн). Вскоре его политической карьере пришел печальный конец, и один из организаторов еврейских революций в Российской Империи (и 1905 и 1917 гг.) своими соплеменниками и подельщиками был отодвинут на второстепенные роли и изгнан. Конечно, учеба в подобном заведении ему была не нужна; он сам мог бы стать хорошим учителем в деле оевреизирования, ассимиляции евреями любой нации. Но все проходные фигуры, становящиеся во главе РККА и флота, порцию своих знаний получали. И Сталин не видел в этом ничего плохого; он понимал, насколько важна идеологическая направленность новоявленного образования – советской армии и флота. Закончил курсы при Институте и Н. Г. Кузнецов в бытность первого заместителя наркома ВМФ.