– Это, пожалуй, даже для Грея неслыханная наглость!

– Вы же знаете, что случилось с его женой и дочерью?

– Да.

С Барбарой Грей Стоун познакомился много лет назад. Она была замечательной женщиной, обладающей такими чертами характера, которых начисто был лишен ее муж. В отличие от своего супруга она любила людей и умела им сочувствовать. Стоун испытывал к ней большое уважение, ставя ей в вину лишь то, что она ошиблась в выборе.

– Затем президент попросил Грея сопровождать его в Пенсильванию, в Бреннан.

– И он?

– Ну, дважды отвергнуть предложение президента – на это не пойдет даже он!

– Ну да… – согласился Стоун.

Некоторое время они сидели молча. Уатт, тщательно изучив позицию, сделал ход, угрожая ладьей слону.

Продумывая варианты дальнейшей игры, Стоун сказал:

– Мне кажется, у Грея полно своих проблем. Этот парень… которого нашли на острове Рузвельта… как его… Патрик Джонсон! Он работал в НРЦ…

– Да, это отозвалось в «большом доме».

– Президент озабочен?

– Они с Греем очень близки, и грязь, которая летит в Грея, попадает на президента. Наш президент не дурак. Он очень лояльно относится к своим сотрудникам, но… – Ти-Джи снова огляделся. – Думаю, я не выношу мусор из избы. Это всем известно.

– Похоже, что Белый дом и НРЦ хорошо поработали с журналистской братией. В утренних «Новостях» об этом почти ничего не прозвучало.

– Я знаю лишь то, что президент заказывал себе ночью еду и кофе. Он буквально из кожи вон лезет перед выборами и, естественно, не хочет, чтобы его автомобиль в последний момент угодил в кювет. Одно мертвое тело может натворить много бед.

Когда партия закончилась и Уатт отправился нести свою кулинарную службу, Стоун провел несколько минут в глубоком раздумье. Итак, Грей едет в Бреннан, штат Пенсильвания. Любопытно! Трюк, который выкинул городок, был, мягко говоря, тот еще, но для его обитателей игра, кажется, стоила свеч.

Стоун уже собрался было уйти, но передумал, увидев, что к нему приближается Адельфия – с двумя стаканчиками кофе в руках. Присев рядом, она протянула ему один.

– Теперь у нас есть кафэ, и мы поболтать можем, – твердо заявила она и с легкой издевкой добавила: – Если вам на собрание идти надо нет.

– Нет, не надо. Благодарю за кофе, Адельфия. – Он немного помолчал, отхлебывая. – Как вы узнали, что я здесь?

– Как будто это секрет есть. Куда вы идти, когда у вас игра в шахматы? С этим черным человеком, который работать в Белом дом.

– Не представлял, что каждый мой шаг предсказуем, – произнес Оливер, и внимательный слушатель мог бы уловить в его тоне нотки раздражения.

– Мужчины вообще есть предсказуем. Как вам нравиться кафэ?

– Очень вкусный. – Он отпил еще. – Кофе недешев, Адельфия.

– Я не пить кафэ сто раз каждый день.

– У вас есть деньги?

– И что? – Она оглядела его новую одежду. – А у вас есть деньги?

– У меня есть работа. И мне помогают друзья.

– Мне нет, кто помогать. Я зарабатывать все деньги.

Стоун вдруг удивился тому, что ни разу не задал ей ни одного вопроса на эту тему. Ликвидируя пробел, он спросил:

– Чем вы занимаетесь?

– Я швея в прачечной. Я работать, когда хочу. Они хорошо мне платить. И я покупать кафэ, когда хотеть.

– Весьма полезное искусство, – произнес Стоун.

Они молча пили кофе, рассеянно разглядывая посетителей этого небольшого парка.

Первой молчание нарушила Адельфия.

– Как ваш шахматный матч? Вы есть победить?

– Нет. Мое поражение явилось результатом недостатка внимания и высокого искусства противника.

– Мой отец был очень превосходным в шахматы. Он был… как вы это называть? – Адельфия умолкла, подыскивая нужное английское слово. – Я знать, как это на польски.

– Чемпионом? Или вы хотите сказать – гроссмейстером? Это впечатляет.

– Вы говорить польски?

– Немного.

– Вы быть в Польша?

– Очень, очень давно! – Потягивая кофе, он наблюдал, как легкий ветерок играет листьями деревьев. – Так, значит, вы из Польши? – спросил он. Адельфия никогда не говорила ему, откуда приехала в Америку.

– Я была Краков, когда родиться, но потом моя семья двинуться в Белосток. Я была ребенок, поэтому тоже ехать.

Стоун побывал в обоих городах, но у него не было ни малейшего намерения сообщать об этом Адельфии.

– Я знаю только Варшаву, но и там я был давным-давно, – думаю, что еще до вашего появления на свет.

– Это есть очень мило сказать с вашей стороны, Оливер. Хоть это и не есть правда! – Она поставила кофе на скамью и сказала, глядя ему в глаза: – Вы теперь очень моложе выглядите, Оливер.

– Только благодаря тем чудесам, которые вы сотворили при помощи ножниц и бритвы.

– А ваши друзья об этом думать что?

– Мои друзья? – переспросил он.

– Я их видела!

– Что ж, они действительно иногда заглядывают в парк Лафайет.

– Нет, я иметь в виду ваши собрания. Я их там видеть.

Стараясь ничем не выдать своего потрясения, Стоун сказал:

– Значит, вы следовали за мной на наши собрания? Надеюсь, они не показались вам слишком скучными?

«Интересно, что она там видела или слышала?»

– Были такие вещи, которые я видеть и слышать, а были и такие, которые только видеть.

– Когда это было?

– Итак, я все же суметь завладеть вашим вниманием, Оливер. – Она придвинулась к нему и, погладив его руку, ответила: – Не беспокойтесь, Оливер. Я не есть шпион. Я видеть, но не слышать. А то, что я видеть, останется навсегда со мной. Навсегда.

– Боюсь, что все то, что вы видели, не стоило вашего внимания.

– Ведь вы искать истину, Оливер? – улыбнулась она. – Так, как сказано на плакате. И я вижу, что вы такой человек, который это делать.

– Боюсь, что, по мере того как летят годы, мои шансы на успех в этом деле становятся все ничтожнее.

Адельфия резко повернулась. По дорожке ковылял инвалид. Те, кому за последние десять лет довелось побывать на улицах Вашингтона, почти наверняка встречали его. Без рук, на искалеченных и покрытых язвами ногах, он являл собой зрелище жутковатое. Даже зимой несчастный оставался босым и полуголым. Взгляд его был устремлен в пустоту. Из уголков рта капала слюна. Все знали, что он немой. На его груди висела небольшая сумка и картонка. Детскими каракулями на картонке было выведено: «Помогите!»