Как и в случае со спиртным, наркотики понимались новой властью как средство одурманивания людей, буржуазный пережиток, удел маргиналов, неспособных участвовать в строительстве социализма. А.Н. Толстой в своей фантастической повести «Аэлита» изобразил тоталитарный режим на Марсе, где тиран Тускуб использует наркотик хавру для подавления воли марсиан к сопротивлению: «Они дышат драгоценным дымом. Вы видите клубы дыма? — это курятся листья хавры. Это драгоценный дым. Он называется дымом бессмертия. Кто вдыхает его — видит необыкновенные вещи: — кажется, будто никогда не умрешь, — такие чудеса можно видеть и понимать. Многие слышат звук уллы. Никто не имеет права курить хавру у себя на дому, — за это наказываются смертью. Только Верховный Совет разрешает курение, только двенадцать раз в году, в этом дому, зажигаются листья хавры»[362]. Здесь наркотик — не просто средство, делающее человека безвольным рабом. С помощью хавры подавляется воля к борьбе целого народа, населения всего Марса. Даже руководитель восстания, марсианин Гор, в момент кризиса бросает борьбу и принимается медленно жевать «красноватую, как перец, пачку сухой хавры», прячась от страшной бойни, которую он же и устроил.

В 1920-е гг. начинается активное изучение наркотизма. Причина — рост числа потребителей наркотиков, развитие рынка наркотических веществ [363]. В 1926 г. правовед и криминалист М.Н. Гернет проанализировал результаты распространенности наркотизма среди беспризорных Москвы. Из 102 опрошенных только двое не употребляли какое-либо наркотическое вещество[364]. Доктор А.С. Шоломович писал, что в период с 1924 по 1928 г. число пациентов наркодиспансеров увеличилось почти в 8 раз[365].

Как известно, морфий использовался в качестве обезболивающего, поэтому в зависимость от него попадали либо бывшие пациенты, либо врачи, у которых был доступ к наркотику. Типичный потребитель морфия к началу 1920-х гг. — участник Первой мировой или Гражданской войны. Яркое и страшное описание процесса привыкания к наркотику, основанное на личном опыте, оставил М. Булгаков[366].

Проблема морфинизма в Петрограде-Ленинграде активно изучалась в клинике профессора В.П. Осипова в Военно-медицинской академии. Один из ее сотрудников, В.А. Горовой-Шалтан, справедливо указывал на то, что революционные события привели к росту распространения морфия, особенно в крупнейших городах страны — Петрограде и Москве. Количество морфинистов в городе в это время подсчитать из-за отсутствия учета невозможно. За период с 1919 по 1922 г. через клинику прошло 42 больных. Среди них всего пять женщин, из которых одна — врач, две медицинские сестры и одна жена врача. Из оставшихся 37 мужчин: врачей — 5, фельдшеров — 11, студентов-медиков — 3, санитар — 1. Больше половины, следовательно, лиц медицинской профессии (20 чел.). Остальные: офицеров (командиров) — 8, матросов (краснофлотцев) — 4, солдат (красноармейцев) — 9, агроном — 1, адвокат — 12. Данные цифры вполне понятны: «Чем ближе под руками шприц и морфий, тем легче стать морфинистом». Кроме того, его потребление хоть и легче, чем, скажем, курение опиума, однако требует определенных навыков и инструментов: шприца, дистиллированной воды и т. п. [367]

Врач клиники душевных болезней Военно-медицинской академии Н.И. Бондарев в 1925 г. сообщал, что большинство больных, которые поступали в клинику, были наркоманы. Он обращал внимание на то, что морфинисты «живут очень дружно между собою, поддерживают друг друга, делятся, когда достанут впрыснуть». При их лечении применялся способ внезапного лишения морфия. «Голод» после этого чувствовался всего 3–4 дня. Через две-три недели здоровье, по уверению врачей, восстанавливалось.

Сотрудница Психоневрологического института, доктор Р.Я. Голант, ведя статистику больных, установила, что «большинство алкоголиков — люди занятые, больше всего служащие и рабочие. Среди морфинистов преобладают сестры милосердия, врачи, фельдшера и др. лица медицинского персонала. Большинство из них побывало на войне, многие ранены. Стремились заглушить боль, попробовали морфия, — помогло, — и постепенно втянулись»[368].

Седативный наркотик использовался для того, чтобы снять напряжение, достигавшее невиданного уровня в период Гражданской войны. Так, один из петроградских партийных работников стал морфинистом «благодаря» своему товарищу, который предложил попробовать наркотик как средство «для того, чтобы побороть усталость и понизить нервное напряжение, вызванное работой во время наступления Юденича на Петроград»[369].

Разумеется, за употребление наркотиков наказывали, однако в условиях царившей анархии это могло приводить к абсолютно обратным результатам. Например, одного матроса в 1920 г. осудили за употребление наркотических средств и за самовольную отлучку с корабля и приговорили к двум месяцам гауптвахты и трем месяцам в штрафной роте. По его словам, отбывая наказание, он злоупотреблял наркотиками еще больше[370].

Количество морфинистов в Ленинграде, как и наркоманов в целом, резко пошло на спад после введения дешевой водки в 1924–1925 гг. [371]. Для значительного числа потребителей наркотики были лишь заменой алкоголя, вынужденной в условиях действовавшего с 1914 по 1924 г. «сухого закона». Тем не менее, проблема не исчезла. Со временем социальный состав морфинистов стал меняться, став более характерным для деклассированных элементов вроде проституток или бандитов[372].