Мадди тихо вздохнула. Она накинула на себя халат и встала с кровати. Отойдя от него на некоторое расстояние, она остановилась. Можно было бы солгать. Она лгала ему и раньше, солжет и еще раз. Но когда она заговорила, это была не ложь, а правда.

— Людей всегда удивляло, почему я не вышла замуж или не нашла себе покровителя, — сказала она, уставившись в окно. — Они полагали, что причиной тому был мой отец, у которого были относительно меня честолюбивые планы и который оберегал меня от нежелательных ухажеров, однако это совсем не так. Все дело было во мне самой: я считала себя недостойной замужества.

Она искоса взглянула на него, заметила сомнение в его глазах и хотела остановиться, но не сделала этого. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей казалось важным, чтобы этот человек узнал тайну, которой она не поделилась даже с Кэлдером Бернсом. Она не ожидала, что признание будет столь безудержно рваться наружу. Но воспоминание о ночном кошмаре было еще свежо в ее памяти, а он был так добр к ней и находился так близко, что она почувствовала, что больше не в силах бороться с прошлым в одиночку.

Призвав на помощь всю свою храбрость, она продолжала:

— Я приехала сюда из Англии совсем юной. На корабле случилась эпидемия оспы, и много людей умерло… — В ее памяти пронеслись страшные картины: тесные каморки, пропитавшиеся запахом смерти, стоны умирающих… их было столько, что она с трудом протискивалась между телами… и каждый день Джек Корриган выносил на плече новые трупы… — Умерли капитан, судовой врач, тетушка Полина…

Воспоминания вызвали у нее нервную дрожь, порядок событий путался в памяти, но это не имело значения, потому что весь ужас прошлого превратился внутри ее в болезненный нарыв, который было необходимо вскрыть. Голос ее звенел, говорить становилось все труднее, но она продолжала:

— Там были грязные грубые матросы. Они повалили меня на палубу и зверски изнасиловали — один за другим.

Она слышала, как Эштон судорожно глотнул воздух — наверное, от отвращения, но ей было уже не до его реакции. Она обхватила себя руками, но не смогла унять бивший ее озноб. Ее бросало то в жар, то в холод.

— Я пыталась забыть об этом, но не смогла. Я не могу спрятаться от воспоминаний, не могу забыть… Ты понимаешь? Я не могу забыть!

Эш поднялся и, подойдя к ней, остановился у нее за спиной. Она всхлипнула и еще крепче обняла себя руками.

— Мадди, — тихо произнес он. — Бедная моя девочка. Сколько же тебе пришлось перенести.

Он почувствовал себя ничтожеством. Ему было безумно стыдно своего бесцеремонного поведения с ней. Он был в гневе, потому что злодеяние против красоты всегда вызывало у него ярость; ему было жаль, что ей пришлось испытать такую боль, которая не оставляет ее в покое даже сейчас. Но кроме этого, он почувствовал, как в его душе пробуждается нежность. Так, значит, вот в чем заключалась ее тайна — в беззащитности, спрятанной глубоко внутри и невидимой для внешнего мира. Возможно, было там и кое-что другое, но и этого было достаточно. Конечно, это было не то, чего он ожидал. Но сколько сил потребовалось ей, чтобы рассказать об этом?

Он протянул руку и легонько погладил ее волосы, потом плечо. Потом очень осторожно и нежно развернул ее к себе лицом и заключил в объятия. Она притихла, напряглась и затаила дыхание. Он прикоснулся лицом к ее волосам. Ему хотелось лишь подержать ее в своих объятиях, дать ей хотя бы частично то, что она дала ему.

Он заглянул в ее потускневшие от страдания глаза, потом нежно, ободряюще улыбнулся.

— Знаешь, хорошо, если бы ты тоже обняла меня, — тихонько шепнул он. — Об этом никто никогда не узнает, а ты со мной можешь чувствовать себя в полной безопасности.

Он не видел ее глаз, но почувствовал, что ее тело мало-помалу расслабляется. Потом медленно, как будто это стоило ей больших усилий, она подняла руки, обняла его и склонила голову на его грудь. Из ее глаз покатились первые слезинки, и он терпеливо держал ее в своих надежных объятиях, пока она не выплакалась.

Хотя туман в низинах еще не рассеялся окончательно и трава была все еще влажной от росы, с восходом солнца стало тепло, и день обещал быть жарким. Воздух в саду был наполнен пряными ароматами омелы, мимозы и эвкалипта. Какаду и длиннохвостые попугаи весело перекликались в кронах пальм, всюду цвели орхидеи самых разнообразных сортов и расцветок. В противоположность классическому английскому саду, отличающемуся симметрией и точностью планировки, этот сад завораживал своей необузданной красотой — дерзкой, экзотичной и бесконечно привлекательной. Для Эштона он был средоточием всего лучшего, что было в этой удивительной новой стране, — необъяснимого, спорного, невероятного. В этом странном маленьком уголке беспорядочного земного рая он чувствовал себя дома больше, чем где-либо в другом месте на земле. Он сидел один на низкой каменной стенке и рассеянно наблюдал за тем, как пара какаду в ветвях дерева чистила перышки друг другу. «В природе, — думал он, — каждое живое существо стремится найти свою пару».

Прошлой ночью он спал очень мало, постоянно прислушивался, не донесется ли из комнаты Мадди каких-либо тревожных звуков, подтверждающих, что ее что-то беспокоит во сне, и без конца перебирал в памяти все, что произошло между ними. Даже теперь, при свете дня его беспокойство не прошло.

Прошлой ночью в их отношениях что-то изменилось. Барьер, разделявший их, рухнул, но Эштон не был уверен, что это к лучшему. Он был человеком одиноким, не имеющим ни возможности, ни склонности с кем-нибудь сближаться на всю жизнь. В мире, в котором он жил, не было ничего постоянного или предсказуемого, поэтому разумнее было наблюдать за тем, что его интересовало, издали, не подходя слишком близко. Именно так все начиналось с Мадди.

Она его заинтересовала: он хотел изучать ее, наслаждаться ею, а если получится, добиться ее расположения. Но он никогда не имел намерения полюбить ее.

Он так мало знает о ней: мотивы ее поступков по-прежнему скрыты от него. Почему, например, она приехала в Роузвуд? Он свои намерения в отношении нее изложил совершенно отчетливо, а что хотела от него она? В ней многое по-прежнему озадачивало его, а эти огромные золотистые глаза могли без труда скрыть обман. Глядя в них, было очень трудно помнить о том, что следует быть осторожным.

В кустах рядом с ним что-то зашуршало, он оглянулся через плечо и увидел молодого кенгуру, робко приблизившегося к нему.

— Как не стыдно, Джои, зачем ты опять перепрыгнул через стенку? — Он старался говорить строго, но снисходительная улыбка выдала его. — Не смей больше этого делать. Если увижу еще раз, посажу тебя на веревку.

Кенгуру покопался носом в его ладони, и Эш извлек из кармана морковку, которую всегда прихватывал с собой, отправляясь в сад. Осиротевшего кенгуру хорошо кормили и содержали в загоне при скотном дворе, но у него, казалось, было какое-то шестое чувство, приводившее его в сад всякий раз, когда Эш бывал дома. Эшу было приятно, что даже после его долгого отсутствия животное его помнит и продолжает соблюдать установившийся ритуал.