Уже в коридоре толстяк догнал Лешку, обнял за плечи и доверительно прошептал:

— Знаешь, почему я не велел сейчас пытать вас до полусмерти?

Юноша сплюнул.

— Потому что после обеда вами займется сам господин Кратос! Слыхали о нем что-нибудь? Ну, как же — сам Никифор Кратос! Милостью Великого Комнина — верховный следователь, а по призванию — палач, и не из последних! Так что готовьтесь! Советую не запираться и говорить правду. Очень советую. И, главное, побыстрее — иначе может быть поздно, Никифор — человек увлекающийся.

— Да пошел он…

Отдохнуть не дали. Или просто не удалось — так ныла и саднила разбитая в кровь спина. Сволочи… Вот, кажется, чьи-то шаги в коридоре. Снова открылась дверь. Ну, куда же вы тащите? Что, уже? Господи! Опять та же комната пыток! Страшные инструменты, палач, дыба…

А за столом уже совсем другой следователь — высокий, жилистый, сильный, с красивым надменным лицом. Тот самый… Никифор Кратос. О господи, как они все надоели!

— Будем говорить? — черные глаза следователя вперились в узника.

— Да, — сглотнув слюну, кивнул Лешка и, обнаглев, попросил: — Только, если можно, без дыбы.

— Можно, — неожиданно согласился господин Кратос. — И — без лишних ушей.

Он даже ничего не сказал стражникам и палачу, только посмотрел. Всего лишь бросил взгляд. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы вся тюремная братия бросилась вон, обгоняя друг друга.

— Ну, здравствуйте, господин Али Чутурлык! — встав, следователь подошел к юноше и, обняв его, расцеловал в обе щеки! — Как же давно я вас ждал! А вы все ж таки засыпались, уж признайтесь — наши тоже умеют работать. — Как там господин Казбык Юнусы? Ничего не передавал?

— Велел кланяться, — Лешка уже начал кое-что соображать. — Чюнус Оглай тоже передавал вам привет. Совсем недавно пили с ним кофе, знаете ли…

— Ах, скоро и для всех нас настанут такие же чудесные времена, и зеленое знамя ислама взовьется над Трапезундом! — с чувством произнес Никифор. Затем заторопился, полез за пазуху. — Вот… — он достал несколько пергаментных листков. — Здесь — планы крепости, здесь — состав войск, здесь — правила смены караулов.

— Но как же я… мы выберемся?

— Об этом не беспокойтесь, уважаемый Али. Я все устрою наилучшим образом. Только вот, ваши люди… с ними, увы, придется расстаться — не могут же убежать все трое.

— Нет! — безапелляционно воскликнул Лешка. — Эти двое — лучшие друзья Чюнуса Оглая. Как я могу вернуться без них?

— Понимаю, — закивал следователь. — Верная дорога на плаху. Везде семейственность — и это плохо.

— Уж куда хуже, — согласился юноша.

— Что же вы их взяли?

— Сами напросились… Так что насчет побега?

— Устроим. Только уже не побег…

Сладко Ланида, друзья, улыбается, сладко и слезы

Льет она из своих тихо опущенных глаз…

Павел Силенциарий

…А кое-что поумнее.

Это «поумнее» оказалось банальным «переводом» узников в «другую тюрьму» и в конце концов все равно закончилось побегом. Люди Никифора Кратоса даже любезно подвезли мнимых лазутчиков туда, где начиналась примерная граница турецких владений. Точной ее градации никто не знал. Вот, вроде бы это селение — трапезундское, а вон то, где мечеть с минаретом — турецкое. Или наоборот. В вопросы веры турки особо не вмешивались, а налоги на завоеванных территориях устанавливали заметно меньше, чем до их захвата, что, конечно же, было приятно сердцу каждого разумного обывателя. Вот те и «голосовали» сердцем, всячески помогая туркам. А некоторые, впрочем, не помогали — а, наоборот, нападали на турецкие отряды, по каким уж причинам — бог весть. Может, суверенную родину сильно любили, а скорее всего, занимали в ней довольно высокопоставленное положение и были очень недовольны возможным изменением статуса. Такая вот была неразбериха.

— Так мы сейчас где? — выслушав Георгия с Владосом, поинтересовался Лешка. — На турецкой территории или нет?

— А бог его знает! — парни отозвались хором. — Может, спросить у кого?

Лешка посмотрел по сторонам — местность выглядела довольно пустынной: унылые серые камни, пожухлые пальмы, такое серое море, и над всем этим — мрачное, затянутое тучами небо. Ветер гнал по узкой дороге серую пыль.

— Что-то не вижу я здесь никого, у кого можно хоть что-то спросить, — скептически произнес Лешка и посмотрел на приятелей. — А что, ребята, хорошо бы сейчас придумать, что нам со всей шпионской информацией делать?

— С чем?

— Ну, с теми грамотами, что нам дали.

— Можно продать туркам, — задумчиво произнес Владос. — Они, наверное, купят. Даже — скорее всего. А можно и не продавать — выкинуть.

— Угу, — кивнул Лешка. — Стало быть, я так понимаю — поступило два предложения. Продать или выкинуть. Что ж, будем голосовать. Кто за то, чтобы продать? Ну, что ж вы?

Парни явно замялись.

— Тогда попрошу высказываться!

— Можно, конечно, и продать, — тихо произнес Владос. — Нам это выгодно. Но, с другой стороны — таким образом мы нанесем урон трапезундцам.

— А это — самое что ни на есть предательство! — Георгий махнул рукой. — Хоть мы и недолго прожили в этом городе и не успели завести друзей, все равно, я — за то, чтобы не причинять горя людям. Не продавать!

— И я так думаю, — кивнул Владос. — Понимаешь, Алексей, одно дело — старик Николай, Никифор Кратос и прочие им подобные, совсем другое — остальные. Может, не очень-то они и ждут турок? Я тоже против продажи.

— Ясно, — Лешка вдруг улыбнулся. — Я, значит — за? Напрасно вы так считаете.

— Да мы вовсе…

— Только у меня еще одно предложение, третье! — юноша лукаво посмотрел на друзей.

— Какое же? — удивленно спросил Георгий.

— Не продавать и не выкидывать, а сжечь! Чтобы даже пепла не осталось от всей этой предательской гадости! Если хотят турки захватить Трапезунд, пусть захватывают честно, а мы им в этом деле не помощники.

— Хорошо сказал! — похвалил Владос. — Просто замечательно. Где бы вот только отыскать огниво?

Друзья огляделись по сторонам и, не сговариваясь, вздохнули — больно уж безрадостной казалась местность. И, главное, пустынной. Хотя нет, впереди, на пригорке пылила какая-то арба.

Приятели переглянулись:

— Догоним?

— Можно, — Лешка поморщился — все же таки еще сильно болела спина и плечевые суставы. — Только вот быстро бежать я пока не могу.

— Я тоже, — мотнул головой Георгий.