* * *

Работая в саду, Джейн наслаждалась ароматом цветов и солнцем, чуть припекавшим спину и рассыпавшим яркие блики по листве. Однако она ни на минуту не забывала о Джоселине…

Да, конечно же, она в него влюблена. И, что еще хуже, влюбленность могла перерасти в любовь. Не было смысла отрицать очевидное, и пытаться бороться с собой.

Возможно, она уже его любила.

Но ведь это ужасно глупо. Она прекрасно понимала, что герцог никогда ее не полюбит, хотя и знала, что он увлечен ею, увлечен всерьез, И кроме того, даже если он полюбит ее, никакого счастливого продолжения не будет, ведь она – его содержанка, его любовница, не более.

И она не могла всю жизнь скрываться. Очевидно, ей не следовало затевать эту игру в прятки. Прятаться и скрываться – ведь это совершенно на нее не похоже. Что ж, ей придется собраться с духом и выйти из тени, придется сделать то, что она давно уже должна была сделать. Ей надо найти графа Дербери, если он все еще в Лондоне, Если же граф уже уехал, она зайдет способ узнать, где находится сыскное агентство, и отправится туда. И нужно обязательно написать Чарлзу. Нужно написать ему обо всем, и он непременно ей поверит.

Она решила отдаться на волю судьбы. Возможно, ее арестуют и станут допрашивать, а потом обвинят в убийстве. Очень может быть, что за этим последует смертный приговор, в лучшем случае – пожизненное заключение. Она будет бороться за себя, будет бороться из последних сил, но больше не станет прятаться и скрываться.

Да, она покинет этот дом, покинет свое убежище.

«Но не завтра, а через месяц», – думала Джейн, выпалывая сорняки из клумбы с розами.

Следовало решиться и установить срок, ведь нельзя тянуть до бесконечности, откладывая неизбежное на месяцы, на годы, Она даст себе один лишь месяц – начиная с сегодняшнего дня. Всего лишь месяц она проведет вместе с Джоселином – будет его подругой в их общей комнате и любовницей в спальне наверху.

Один месяц.

А потом она тайно покинет этот дом и, возможно, предстанет перед судом. Конечно, скандал может затронуть и Джоселина, когда станет известно, что она жила в Дадли-Хаусе, Наверное, кое-кто знает и о том, что она стала его любовницей. Но ей будет все равно, она не станет печалиться. Ведь вся жизнь герцога Трешема состоит из скандалов. Он, очень может статься, даже получит удовольствие от очередного скандала.

Один месяц.

Джейн выпрямилась, оглядывая клумбу. И вдруг увидела шедшего к ней со стороны дома.

– Мистер Джейкобс послал за вами, мисс Инглби. Он велел сказать, что привезли пианино, мольберт и прочее. Он не знает, куда все это нести.

У Джейн защемило под левой грудью.

«Один месяц, всего лишь месяц любви», – думала она, направляясь к дому.

* * *

Уже неделю он вел эту странную жизнь… Джоселин забыл об Оливерах, Форбсах, забыл о лондонских сплетнях, и даже с друзьями он виделся лишь в клубе, где проводил час-другой за чтением газет. Друзья, разумеется, обижались, но герцог не придавал этому ни малейшего значения.

Весьма заинтригованные поведением Трешема, Броум и Кимбли как-то раз присоединились к нему, когда он возвращался из клуба. Они шагали по пустынной улице, и виконт, в который уже раз, затронул больную тему.

– Вот что, Треш.,. – проговорил он с усмешкой. – Когда прелестная мисс Инглби тебя окончательно вымотает, можешь передать ее мне. Тогда посмотрим, смогу ли я ее измотать. Я знаю такие фокусы, которым ты едва ли сумеешь ее научить. А если…

Монолог Кимбли был прерван довольно грубо – ударом в: лицо, Кимбли, упавший на тротуар, в изумлении уставился на Джоселина. Тот с не меньшим удивлением посмотрел на свой сжатый кулак.

– Надо же! – воскликнул Конан.

– Вы требуете сатисфакции? – осведомился герцог.

– Но чей же я секундант? – пробормотал Конан.

– Мог бы быть пооткровеннее, старина, – сказал Кимбли, поднимаясь на ноги. – Нужно было сразу все объяснить, и я не подставлял бы челюсть. Господи, да ты влюбился в эту девчонку! Тогда тебя можно понять. Но ты напрасно таился от друзей. Знаешь, Треш, не очень-то приятно, когда тебя бьют по физиономии. Конечно же, я не стану бросать тебе в лицо перчатку, так что не надо строить такую мрачную мину. Сожалею, что оскорбил даму.

– А я сожалею, что ударил друга, – сказал Джоселин. Он протянул руку, и виконт тотчас же пожал ее. – Я понимаю, что вам доставляет удовольствие меня изводить. Я бы поступил так же на вашем месте. Но я не хочу, чтобы о Джейн знал кто-то еще. Не хочу, чтобы ее бесчестили публично.

– Разумеется! – воскликнул Конан. – Неужели ты полагаешь, что мы станем распускать слухи? Но сам факт! Не думал, что доживу до того дня, когда увижу тебя влюбленным. – Он рассмеялся.

– К черту любовь, – проворчал Трешем.

Но большую часть времени Джоселин находился рядом с Джейн. Дни они проводили в келье, и в эти часы он почти не прикасался к ней, а ночи – в спальне, где они наконец-то давали волю страсти. Дни и ночи удивительным образом дополняли друг друга.

Это была чудесная неделя.

Неделя острейшего, почти невыносимого, наслаждения. Но наслаждение не бывает долгим. Он знал, что когда-нибудь этой жизни придет конец, причем все закончится внезапно, неожиданно.

Но неделя, проведенная с Джейн, запомнится ему навсегда – он в этом не сомневался.

Несколько раз они выходили в сад, и Джейн наказывала цветочные клумбы, которые привела в порядок. Но большую часть времени они проводили в доме – отчасти из-за дождя.

Джейн часами вышивала, сидя у пылающего камина. На отрезке льна, натянутом на раму, разрастался великолепный осенний лес; затем появился еще один фрагмент.

Иногда Джоселин читал ей – они дошли уже до середины «Мэнсфилд-парка». По вечерам он с удовольствием играл на пианино – в основном собственные сочинения. В такие минуты руки Джоселина творили чудеса, казалось, музыка струится из его длинных изящных пальцев.

Иногда Джейн, стоя рядом с ним, пела баллады, которые знали оба. Как-то раз они даже спели несколько псалмов. У герцога оказался весьма приятный баритон.

– Нас в детстве водили в церковь каждое воскресенье, – рассказывал он. – У нас были свои места. Места на возвышении, с подушечками на скамьях – на них не так мучительно высаживать проповедь. А ты, Джейн? Наверное, и вы в приюте ходили в церковь, садились в задних рядах и возносил хвалу Господу за многие благодеяния?

Он говорил, а пальцы его тем временем скользили по клавишам.

– Мне всегда нравилось в церкви, – уклончиво отвечал Джейн. – И Бога все должны благодарить.

Джоселин тихо рассмеялся.