— Ладно... — Джулия принялась вспоминать разговор, состоявшийся всего несколько дней назад. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. — Не знаю, что тебе известно про Кроуфордов из Уортона...

— В последнее время я узнал про них много интересного. Не забудь, что мой прадед Чарльз был младшим братом лорда Кристофера Кроуфорда, поэтому он вырос в Уортон-Парке. К несчастью, в тысяча девятьсот восемнадцатом году он подорвался в окопе, и его жена Леонора осталась одна с двумя маленькими детьми на руках, один из которых стал моим дедом Хьюго.

— Это было еще до того, как в имение пришла работать Элси, — задумчиво пробормотала Джулия. — Я много слышала про лорда Кристофера...

— Он был моим тезкой, — вставил Кит. — Прости, больше не буду тебя перебивать. Пожалуйста, начинай. — Он откинулся на спинку кресла и приготовился слушать.

Джулия принялась пересказывать историю Элси, стараясь как можно красочнее описать тот мир, в котором когда-то жила ее бабушка. Кит сидел молча. Наконец девушка завершила свое повествование.

— Вот это да! — выдохнул он. — Пенелопа — девушка, которая приезжала на танцы в Уортон-Парк, — это моя двоюродная бабушка, сестра моего деда Хьюго, который тоже погиб во время Второй мировой войны. Его жена Кристиана, моя бабушка, в тысяча девятьсот сорок третьем году родила моего отца Чарльза, который стал наследником Уортон-Парка после смерти Гарри Кроуфорда, случившейся перед самым моим рождением. Мы по каким-то причинам не переехали в Уортон-Парк. Мой папа терпеть не мог это поместье, к тому же у него наверняка не было денег на его ремонт. И потом тогда еще была жива тетя Кроуфорд, а она очень ревностно вела здесь хозяйство. Спасибо за рассказ, Джулия. Это всегда интересно — узнать подробности семейного прошлого.

— Да, наверное. Сказать по правде, из того, что мне успела рассказать Элси, я поняла, что вся эта история имеет, куда большее отношение к Кроуфордам и, значит, к тебе, чем к прошлому моей семьи.

— Уверен, дальше появится какая-то связь, — покачал головой Кит, — хоть я не совсем понимаю, каким образом наши два семейства могли пересечься. Есть лишь один общий момент: во время войны Гарри и Билл служили в одном батальоне. Да, — он кивнул, — держу пари, все дело в этом! Возможно, где-то на страницах дневника Билла спрятана какая-то мрачная тайна...

— Может быть, — согласилась девушка. — Но я не хочу ломать над этим голову до тех пор, пока не услышу всю историю целиком. К тому же мне было странно узнать, что моя бабушка прислуживала твоей семье, а мой дедушка все еще работал у них, когда я была маленькой. Как много может измениться за два поколения!

— Хочешь сказать, внучка простого садовника сумела добиться славы и богатства, которые Элси и не снились? — с подковыркой спросил Кит.

— Вот именно. — Джулия покраснела. — Но больше всего меня поражает, что всего семьдесят лет назад Уортон-Парк жил по законам совершенно другой эпохи.

— Как раз это чувство я испытывал, когда оставался там на лето. Оливия, которая не связана со мной кровным родством, но которую в нашей семье всегда называли тетей, не покидала поместье до самой смерти, — заметил Кит. — Уверен, ее постоянное присутствие сильно повлияло на не современный уклад Уортон-Парка.

— О Господи! — воскликнула Джулия. — Я только что поняла...

— Что? — спросил Кит.

— Та жуткая старая дама с холодными голубыми глазами, которая пришла и потребовала, чтобы я прекратила играть на пианино в тот день, когда мы с тобой познакомились, и была Оливией Кроуфорд!

— Да, — кивнул Кит. — Бедняжка, над ней все тайком потешались! Одному Богу известно, что ей пришлось пережить, но, наверное, на ее долю выпали нелегкие испытания, если из милой девушки, которую ты описала, она превратилась в хмурую старую грымзу, которую я знал.

— Подбирай выражения, Кит, — усмехнулась Джулия.

— Я нисколько не преувеличиваю: она и впрямь была старой грымзой! Уезжая к ней на каникулы, я трепетал от страха.

— Вообще-то это, наверное, ужасно — застать мужа целующимся с другим мужчиной, — сочувственно заметила Джулия.

— Но из того, что ты рассказала, я понял, что Оливия и Гарри все-таки справились с проблемами до того, как он ушел на войну.

— Да, похоже.

Кит увидел, как Джулия зевает.

— Ну, все, давай-ка в постель! Не хочу, чтобы ты растратила последние силы. Пойдем, помогу тебе подняться наверх.

Он встал и подошел к девушке. Джулия с радостью оперлась на его руку.

Когда Кит укрыл ее одеялом, она взглянула на него с улыбкой.

— Жаль, что ты бросил медицинский колледж! У тебя не плохо получается выхаживать больных.

— Жизнь уготовила для меня другую стезю. — Он пожал плечами и протянул Джулии таблетку парацетамола и стакан воды. — На, выпей.

— Почему ты так долго жил за границей? — вдруг спросила она, возвращая стакан.

— Это долгая история, — усмехнулся Кит. — Спи!

— Хорошо.

Девушка свернулась калачиком под одеялом. Кит пошел к двери, но задержался на пороге.

— Знаешь, я понимаю.

— Что понимаешь?

— Твое горе. Спокойной ночи, Джулия.

— Спокойной ночи, Кит.

На следующий день Джулия приняла ванну и оделась. Правда, натягивая джинсы и джемпер, она успела утомиться и снова прилегла на кровать. Взглянув в окно, девушка вдруг поняла, что за то время, пока она болела, пришла весна. Щебетание птиц и легкие свежие ароматы недвусмысленно возвещали: природа вновь возвращается к жизни.

Джулия чувствовала, что это метафора ее собственного существования: несмотря на физическую слабость, она явно окрепла духом. Она уже не думала об ушедших близких каждую секунду — иногда они покидали ее мысли сразу на несколько минут. Это не значило, что Джулия стала меньше их любить или меньше по ним скучать. Просто природа постепенно дарила ей весеннее возрождение, помогая исцелиться.

Она услышала, как Кит поднялся на второй этаж и закрыл за собой дверь ванной комнаты. Он спал на одной из узких кроватей, предназначенных для детей, а не для взрослых. Джулия улыбнулась. Кит — настоящий добрый самаритянин, который выручил ее в час беды. Его забота была ей крайне приятна.

Джулия не сомневалась, что Ксавьер ее любил, однако ведущей в их отношениях была она. Слишком поглощенный музыкой, он не думал о хозяйственных и практических нуждах Джулии и, подобно избалованному ребенку, ждал от нее постоянных поощрений и похвал.

Джулия затушила огонек вины, теплящийся в ее душе и беспрерывно твердивший о том, что она должна помнить мужа. Последние восемь месяцев она только это и делала.

В дверь спальни тихо постучали.

— Входи! — крикнула она.