— Тэсс, моя работа — не кино.

— Да, но и не торговля башмаками.

— Ладно. Не спорю, иногда приходится жарко, и все-таки основное в такой полицейской работе — писанина: отчеты, стенограммы допросов, идеи и версии. Недели, месяцы, даже годы уходят на утомительную тягомотину, в сравнении с которой настоящая опасность — это всего лишь миг, вспышка. Ребятам в форме, которые патрулируют на улицах, приходится сталкиваться с ней значительно чаще, чем нам.

— Понятно. Стало быть, при нормальном развитии событий тебе практически не приходится сталкиваться с ситуациями, когда применяется пистолет?

Некоторое время Бен молчал: разговор этот ему нравился все меньше и меньше.

— К чему это ты клонишь?

— Я просто пытаюсь понять тебя. Мы провели вместе две ночи, и мне хочется знать, с кем я сплю.

Вот этого ему и хотелось избежать: любовью лучше заниматься с закрытыми глазами.

— Бенджамен Джеймс Мэтью Пэрис, в августе исполнится тридцать пять, холост, рост шесть футов и полдюйма, вес сто семьдесят два фунта.

Она уперлась локтями в стол и, опустив подбородок на сплетенные руки, пристально посмотрела на него.

— Ты не хочешь говорить о своей работе?

— А что говорить? Работа она и есть работа.

— Твоя — нет. Работа есть работа, когда с понедельника по пятницу отмечаешься в журнале: пришел-ушел. И когда не носишь с собой пистолет, как другие портфель.

— Большинство портфелей не заряжено.

— Но тебе же приходится пускать пистолет в ход!

Бен допил кофе. Теперь он чувствовал себя вполне свежим.

— Не думаю, что найдутся фараоны, которые, дослужив до пенсии, ни разу не пустили в ход оружие.

— Это я понимаю. Но, с другой стороны, как врач, я имею дело с последствиями. Семейное горе, потрясение и душевная травма жертвы.

— Я никогда не стрелял по жертвам.

Что-то в его голосе насторожило Тэсс. Может, ему доставляло удовольствие притворяться — не только перед ней, но и перед самим собой, что жестокость в его работе — вещь случайная, неизбежный побочный продукт? Любой, в кого ему приходилось стрелять по долгу службы — это, выражаясь его словами, плохой парень. В то же время она была убеждена, что какой-то частью своего существа он помнит о милосердии, о том, что существуют плоть и кровь. Именно эта часть не дает ему покоя.

— Когда ты стреляешь в кого-нибудь в порядке самозащиты, — медленно проговорила она, — это похоже на войну, в которой враг для тебя — скорее символ, чем личность?

— О таких вещах вообще не думаешь.

— Не понимаю, как это может быть!

— Ну так поверь мне на слово.

— Но когда оказываешься в положении, требующем крайних мер самозащиты, ты ведь стремишься поразить противника?

— Нет. — Бросив это короткое слово, Бен поднялся и взял тарелку. — Послушай, когда хватаешься за пистолет, вовсе не чувствуешь себя Одиноким Скитальцем. И думаешь не о том, чтобы твоя серебряная пуля поцарапала руку плохого парня, в которой он сжимает пистолет. Тут другие ставки — твоя жизнь, жизнь твоего напарника, жизнь мирных людей. Все ясно — белое или черное.

Бен унес тарелки. Она не стала спрашивать, приходилось ли ему убивать, и так все было ясно.

Тэсс посмотрела на бумаги, с которыми он работал. Черное или белое. Серые оттенки, которые она видит, он не воспринимает. Для него человек, которого они ищут, убийца. О происходящем у него в мозгу, в чувствах, может быть, в душе Бену нет дела. Похоже, иначе и быть не может.

— Эти бумаги… — начала она, когда Бен вернулся, — моя помощь не требуется?

— Да нет, рутинная работа.

— Ну, в этой области я большой специалист.

— Возможно. Поговорим об этом позже. А сейчас мне пора идти — в девять начинается месса.

— Месса?

Бена позабавило ее удивление.

— Нет, нет, под сень святой матери церкви я не возвращаюсь. Просто мы подумали, что разыскиваемый нами может сегодня утром появиться в одной из двух церквей. Вот мы и ходим на каждую мессу в обе церкви, начиная с шести тридцати. Бросили жребий, мне выпали девяти-, десяти — и одиннадцатичасовые службы.

— Я иду с тобой. И не возражай, — сказала она, не дав ему и рта раскрыть, — я ведь действительно могу оказаться полезной. Мне известны признаки, симптомы…

Не надо говорить ей, что он сам хотел попросить ее об этом. Пусть думает, что это она его уговорила.

— Только после не вини меня, если не сможешь разогнуть колени.

Вместо поцелуя она просто прикоснулась к его щеке пальцем.

— Мне нужно десять минут.

В церкви пахло воском и духами. Скамейки, до лоска отполированные здешней паствой, на девятичасовой мессе были заполнены меньше, чем наполовину. Стояла тишина. Лишь изредка кто-то кашлял или сморкался; тогда под сводами глухо раздавалось эхо. Через витражи на восточной стене проникал мягкий небесный свет. В глубине церкви виднелся алтарь под покровом, а вокруг него — свечи. Покров белый — символ чистоты. Над ними висело изображение Сына Божьего, умирающего на кресте.

Сидя рядом с Тэсс на задней скамье, Бен внимательно разглядывал прихожан. Впереди сидели несколько пожилых женщин в окружении семейств. По другую сторону прохода, ближе к двери, устроилась молодая пара. По мысли Бена, выбрали они это место потому, что на руках женщины спал ребенок. Футах в двух от семейства, состоящего из шести человек, расположился старик с палкой. Две юные девушки в воскресных платьях сидели отдельно и о чем-то перешептывались, а позади них трехлетний малыш тихо катал по полу пластмассовую машинку. Бен знал, что про себя он точно воспроизводит шум двигателя и визг тормозов.

Поодиночке сидели трое мужчин, каждый из которых более или менее соответствовал описанию. Один из них уже опустился на колени. Тонкое темное пальто его было застегнуто на все пуговицы, хотя в церкви было тепло. Другой рассеянно перелистывал требник. Третий расположился в одном из передних рядов и сидел неподвижно. Бен знал, что где-то там сидит Родерик, а за серединой наблюдает сержант Пиломенто — патрульный.

Услышав рядом с Тэсс какое-то движение, Бен напрягся. Это оказался Логан. Присев около Тэсс, он погладил ее руку и улыбнулся Бену.

— Решил, что стоит прийти, — проговорил он с хрипотцой и, чтобы прочистить горло, негромко откашлялся.

— Рада видеть вас, монсеньор, — тихо проговорила Тэсс.

— Спасибо, дорогая. На днях я немного простудился, так что не был уверен, удастся ли прийти. Но надеялся, что вы будете. У вас острый взгляд. — Он оглядел полупустую церковь. «Главным образом молодые и старые», — подумал Логан. Людям среднего возраста редко приходит в голову, что неплохо бы уделить Богу часок своего времени. Вытащив из кармана молитвенник, он снова поглядел на Бена. — Надеюсь, вы ничего не имеете против? Если вам повезет, я смогу пригодиться. У меня есть одно преимущество — я, можно сказать, у себя дома.