сестра купила. Он не верит в это дело. Теперь у Боуэн есть школа в Роттингдине; она держит 12 лошадей, нанимает конюхов и работает каждый день, даже по воскресеньям. Высказав свое мнение на семейном совете, он решил больше не вмешиваться. Миссис Х. поддерживает Боуэн. Она выбрала свой путь. А сутулый ректор удаляется в свой кабинет, где занимается бог знает чем. Я спросила, есть ли у него работа, и он немного развеселился. Сказал, что есть не работа, а общение с молодой женщиной. Потом он развалился в кресле и просидел у нас более полутора часов.

5 октября, среда.

Я пишу в раздражающей атмосфере скорого отъезда. Пинкер спит в кресле; Леонард подписывает чеки, сидя за маленьким журнальным столиком под ярким светом лампы. В камине полно золы, ведь он горел весь день, а миссис Бартоломью никогда его не чистит. На каминной полке лежат конверты. Я пишу хлипким, расшатанным пером, а за окном холодный вечер с прекрасным, не побоюсь сказать, закатом.

Вчера мы ездили в Эмберли[668] и подумываем купить там дом. Ведь это на удивление прекрасное и забытое место между заливными лугами и холмами. Какие же мы все-таки импульсивные, несмотря на возраст.

Хотя мы не такие старые, как миссис Грей, которая пришла поблагодарить нас за яблоки. Она никогда не покупает их, и это похоже на попрошайничество, ведь мы не берем денег. Ее лицо испещрено, изрезано морщинами. Ей 86 лет, и она не помнит подобного лета. Когда она была молодой, в апреле часто стояла такая жара, что они не могли спать даже под простынями. Ее юность, наверное, пришлась на то же время, что и у моего отца. Она родилась в 1841 году и на девять лет его моложе. Интересно, какой она видела викторианскую Англию?[669]

Я могу сочинять сцены, но не сюжеты. То есть, проходя мимо хромой девушки, я невольно придумываю сцену (а сейчас не могу). Это и есть зародыш художественного дара, каким обладаю я. Кстати, мне одно за другим приходят письма о моих книгах, но их едва ли можно назвать приятными.

Кроме того, вчера мы встретились с Мэри и Барбарой [Хатчинсон] в Брайтоне; на Мэри было серое, сшитое на заказ, элегантное, с оттенком розового платье и розовые шелковые чулки. И все же мне показалось, что у нее появились морщинки вокруг глаз, а Клайв отпустил пару колких фраз. Мы были приветливы, как люди, которые встречаются после охлаждения в отношениях; угостили их булочками. Возможно, мы были даже слишком приветливы, но над нами все равно нависала тень Клайва. Моя поездка в Чарльстон за шляпой Л. случайно совпала с одним из тех эмоциональных осенних вечеров, когда людям хочется близости, возможно, чтобы похвастаться. И он [Клайв] рассказал мне абсурдную романтическую историю о девушке, прекрасной, желанной, вдвое моложе его; о том, как она влюбилась в него, а он не может в это поверить. «Она, наверное, считает меня пожилым интеллигентом, – сказал он, – и поэтому я стараюсь держать себя в руках». Как ни странно, на днях они совершили совместную поездку и целых четыре дня нежились в абсолютном блаженстве, но теперь «начинается драма». То есть она началась два дня назад, в понедельник. Никто из нас не имеет ни малейшего представления о том, кто эта девушка. Прочен ли их союз? Искренен? Или выдуман, чтобы задеть Мэри? Выдержит ли ее нападки? Втянут ли нас? И т.д. и т.п. Вот что волнует нас в этом октябре, который можно считать началом нового года.

Если перо не подведет, то я попытаюсь составить план дальнейшей работы, ведь я только что закончила статью для «New York Herald Tribune» и снова свободна. И тут же мне в голову приходят захватывающие идеи биографии, которая начинается в 1500 году и продолжается до наших дней, под названием «Орландо»; это история Виты, но я сменю ей пол. Пожалуй, забавы ради позволю себе поработать над этим в течение недели, пока… [текст обрывается]

Вулфы вернулись в Лондон в четверг 6 октября.

22 октября, суббота.

Я уже говорила, что пишу дневник после чая. Да и мозг был полон идей, но я потратила все силы на мистера Эшкрофта [неизвестный] и мисс Финдлейтер[670], пылких поклонников.

«Позволю себе поработать над этим в течение недели» – две недели я вообще ничегошеньки не делала и теперь украдкой, но с еще большей страстью приступаю к новой книге, «Орландо: биография». Это будет небольшая история, которую я напишу к Рождеству. Думала, что смогу одновременно работать над книгой о художественной литературе, но стоит разуму воспылать и его уже не остановить; брожу и придумываю фразы, сижу и сочиняю сцены, – короче говоря, пребываю в величайшем восторге, какого не чувствовала с февраля или даже дольше. Сплошные разговоры о книге и ожидание идей! Эта конкретная идея пришла внезапно; пресытившись критикой и невыносимо скучной прозой, я, пытаясь утешить себя, сказала: «Ты напишешь страничку ради удовольствия, остановишься в 11:30 и вернешься к романтизму». Я очень слабо себе представляла, во что выльется эта история. Но облегчение от наплыва идей было таким, что я почувствовала себя счастливее, чем за все последние месяцы, вместе взятые; как будто вышла на солнце или же улеглась на мягкие подушки, а через два дня отказалась от своего графика и отдалась чистому наслаждению писать свой фарс, которым довольна как никогда; довела себя до головной боли, выдохлась как старая кляча, остановилась и вчера вечером даже приняла немного снотворного, из-за чего за завтраком вспыхнул конфликт. Я даже не доела яйцо. «Орландо» я пишу преимущественно в ироничном стиле, просто и ясно, чтобы люди поняли каждое слово. Хотя нужно тщательно соблюсти баланс между правдой и фантазией. В основе истории – Вита, Вайолет Трефузис[671], лорд Ласселлс[672], Ноул-хаус и др.

Слишком много произошло инцидентов, которые нужно записать. Они всегда быстро накапливаются в такие яркие октябрьские дни, когда люди возвращаются из уединения к веселой бурной социальной жизни. Несса неофициально инициировала проведение воскресных вечеров; у нее собирается «Старый Блумсбери»; после ужина – Хелен, Клайв, Роджер и т.д.

На прошлой неделе в типографии я спросила, который час.

«Спроси у Леонарда», – очень раздраженно сказал Ангус.

«Спроси у Ангуса. У меня же нет часов», – очень сердито ответил Леонард. И я заметила, как миссис Картрайт хихикала, склонившись над набранным текстом. Это отголосок той ужасной ссоры между ними по поводу времени[673]. Ангуса уволили, но он говорит Нессе, что хочет остаться, несмотря на несовместимость характеров. В финансовом отношении этот год