«обманул» крестоносцев — а смотр воинов-армян так и вовсе привел манглабита в весьма удручающее состояние… Во-вторых, посол крепко лукавил и на счет князя Тороса, и на счет совета ишханов. Как позже выяснилось, князь и не собирался пользоваться услугами «франков», на этом настояли ишханы… Но будучи человеком предприимчивым, Торос постарался обратить все в свою пользу, и сделать из крестоносцев своих союзников еще до прибытия их в стольный град княжества.

Что же, окрыленный надеждой и верой в счастливую звезду, Роман активно включился в жизнь города — и укрепление его обороноспособности. Но тут же столкнулся с тем, что любые нововведения контролирует совет ишханов, довольно остро воспринявших активность сотника — а посему решил как можно скорее выбить власть из их рук, лишив главной силы в лице дзиаворов… В считанные дни ему — прежде всего самому Самсону, ибо Танкред самоустранился от переговоров — удалось заключить соглашение с Торосом об «усыновлении» норманнского барона (жениться тот категорически отказался), а также взять с него обещание присягнуть базилевсу, как только возникнет такая необходимость. Взамен манглабит гарантировал, что гражданская власть останется целиком в руках князя, что наследовать ему будет кровный родственник, и что крестоносцы обеспечат Торосу всю возможную защиту, что им доступна…

Так что на церемонию официального приветствия воинов Христовых в Эдессе, превращенную в массовую акколаду (то есть посвящение в рыцари!), сам князь прибыл в сопровождение почетного гвардейского эскорта из варангов в полной броне! Словно ромейский базилевс, право слово… И вот теперь, когда большинство дзиаворов принесли обет паладинов и приняли Танкреда аколуфом (подле ишханов осталось чуть более двух дюжин воинов), вперед вновь выступил Роман, возвысив свой голос под сводами собора Святой Софии:

— С этого дня Эдесса становится форпостом христиан на востоке, со всех сторон окруженным враждебными нам агарянами. И чтобы мы устояли, нам как никогда важно общее единство! Для наших рыцарей-паладинов нет разницы, кого из христиан защищать, им не важно, исповедует ли он греческий, армянский или латинский обряд! Как и не важно для них то, какой исповедует обряд воин, желающий вступить в число рыцарей… Главное, чтобы он был честным христианином и жил по данным Господом заповедям, единым для всех! Также потребуется личное мужество, воинское умение и благочестие, чтобы стать одним из паладинов — и уже завтра любой из желающих пополнить ряды крестоносцев, смогут показать себя на воинских играх! Завтра норманнские, сирийские и ассирийские, армянские юноши и мужи покажут свое воинское искусство на турнире за стенами града. Каждый из желающих стать оруженосцем паладина — тем самым вступив на первую ступень посвящения в рыцари! — продемонстрирует свое искусство обращения с лошадьми, умение стрелять из лука или метать дротики, владения саблей или мечом. Победите этих состязаний будут отобраны нашими рыцарями в оруженосцы, и для начала получат под седло турецких лошадей; состязания будут открытыми и любой горожанин сможет как участвовать в них, так стать и зрителем…

Среди собравшихся в соборе простых горожан, также явившихся на церемонию приветствия крестоносцев, раздались радостные возгласы — а Самсон, открывший в себе дар красноречия, продолжил выступать:

— Также мы должны не забывать, что наши силы подрывает не только отсутствие единства среди верующих, но и среди наших правителей. Городом правил совет ишханов во главе с князем Торосом — и что же дало такое владычество? Вчера я обратился к армянским оружейникам с просьбой запустить изготовление соленариев — мощных ромейских самострелов, у франков именуемых арбалетами. И что же я услышал, принеся собственный соленарий к кузнецу? Что ни он, ни кто-либо еще из мастеровых Эдессы не приступит к изготовлению достаточного числа самострелов, не получив на это разрешения ишханов… Я обратился к совету — и что же вы думаете? Совет обещал «рассмотреть» мое предложение — то есть ишханы решили тянуть время, вместо того, чтобы как можно скорее запустить производство столь надежного, ценного и убойного оружия, как арбалет! К тому же гораздо более легкого в освоение и изготовлении, чем составной степняцкий лук… Вы, христиане Эдессы, должны понимать — мы сумеем выстоять, лишь бросив все силы на укрепления града и создание сильного войска, на первых порах способного оборонить его жителей на стенах… А позже и размокнуть сарацинскую пасть, словно стиснутую на Эдессе, освободив от сельджуков Самосату и Харран!

И вновь среди присутствующих в соборе прихожан раздались приветственные крики — и тогда Роман, дождавшись ожидаемого им эффекта, громогласно возвестил:

— Но если нам так важно единство — то и власть в городе должна быть одна, власть человека, живот свой готового отдать за Эдессу и ее жителей! Таким человеком мы, крестоносцы, воины Христовы, видим лишь князя Тороса! А потому наш вождь, наш аколуф Танкред принесет князю вассальную присягу…

На этих словах Отвиль, в свое время отказавшийся давать присягу самому Алексею Комнину, спокойно встал с трона — и, сделав два шага в сторону от него, припал на колено, коснувшись острием обнаженного клинка напольной мозаики. В это же время прекрасно осведомленный о своей роли Торос, стоящий до того позади в окружение варангов, величаво двинулся вперед в сопровождение отборных северных воинов… Встав перед троном, он поднял на руках золотой крест, коий обычно целуют прихожане по окончанию службы:

— Барон Танкред Отвиль, даешь ли ты слово почитать меня как отца своего и слушаться, как отца перед лицом Бога? Если да, если не помыслишь ты против меня какого предательства и коварства, если готов подчиняться мне, покуда остаешься аколуфом паладинов Эдессы — целуй Крест!

Танкред послушно коснулся губами креста, после чего выпрямился — и, убрав клинок в ножны, отступил в сторону. Торос же, возвысив голос, торжественно произнес:

— Я, князь Эдессы, принимаю крестное целование Танкреда Отвиля — и взамен целую Крест на том, что и барон франков для меня становится сыном, коего я буду почитать, уважать и беречь, как собственного сына!

Торос торжественно поцеловал крест — и тут же Самсон возвысил голос:

— Отныне князь Торос — ЕДИНСТВЕННЫЙ правитель Эдессы, и горе тем, кто посмеет восстать против него или оспорить его власть! Ибо его защищает приемный сын Танкред Отвиль! Совет ишханов упраздняется — и все те из них, кто не мыслит какого-либо злодеяния, смуты или неправды, пусть подойдет, и поцелует Крест! А ежели кто не желает принести присяги князю Торосу…

Манглабит многозначительно промолчал, оборвав свою речь на полуслове — но все присутствующие итак поняли, о чем речь. В трепете замерли горожане, напряглись дзиаворы — и те, кто остался со своими господами, и те, кто уже успел пройти посвящение в паладины. Конечно, они могли почувствовать себя обманутыми… Но прежде, чем церемония акколады и крестного