Жена Тапио Тапиоваары внезапно скончалась. Тот был в отчаянии и тоже пытался заново выстроить отношения с Туве. В письме к Еве Туве писала, что ей удалось вежливо и изящно отвергнуть его притязания.

По-прежнему общалась Туве и с Самом Ванни. Пару раз в год он по традиции навещал ее и высказывал свое мнение о ее последних работах. К тому времени Ванни был уже очень популярен, являлся членом многочисленных художественных жюри и комитетов и вдобавок преподавал в Атенеуме. Туве подмечала все это и в своей привычной саркастичной манере описывала Еве его бурную деятельность, как и то, что насколько вырос живот бывшего возлюбленного.

В Финляндии круги, в которых вращались интеллектуалы и секс-меньшинства, были настолько узкими, что, по словам самой Туве, «приходилось постоянно спотыкаться друг о друга». Еще более тесными были эти круги среди шведскоязычного меньшинства. Многие из общих знакомых интересовались Вивикой. Туве писала Еве о том, что мир, похоже, полон женщин, мужья которых не удовлетворяют их потребности в нежности и эротике, и «призраки» (разговорное название лесбиянок) могли многое предложить им. Она также писала о том, что новая подруга Атоса была в восхищении от Вивики. Похоже, что Атос мог потерять уже вторую возлюбленную из-за одной и той же женщины.

Как и любые представители меньшинств, лесбиянки были крайне лояльными и стремились по возможности помогать друг другу. Помощь подруг была необходимой, поскольку в обществе хватало предрассудков, и любые бытовые вещи, начиная от съема жилья, для них представляли большую сложность. Обмен информацией среди меньшинств происходил довольно быстро. Тех женщин, которые недавно обрели новую ориентацию, старались поддержать всеми силами, потому что многие из «новеньких» страдали от чувства вины и осуждения близких, чувствовали себя дурными и «ненормальными».

Предрассудков хватало, и подчас даже старым друзьям было тяжело принять новую ориентацию Туве. Ева Коникова, ее лучшая подруга, так и не привыкла к мысли о бисексуальности Туве. Та же, в свою очередь, относилась к Еве с бесконечным пониманием и прощала ее. Она писала Еве прямо-таки с состраданием, что видела, насколько тяжело было ей во время визита в Финляндию принять выбор подруги. Туве горько сожалела, что самые важные для нее люди, Ева и Вивика, не понравились друг другу.

В 1953 году Туве была шокирована известием, что ее сексуальные предпочтения уже давно стали предметом досужих разговоров в столице. Она не подозревала ни о чем подобном, а спокойно жила в собственном мире, отгородившись от всего остального. Жестокая правда всплыла наружу в виде писем с угрозами, пришедших по почте и отправленных каким-то озлобленным молодчиком. Казалось, что конфиденциальность исчезла из ее жизни, а ее место заняли анонимные письма, забрасывание грязью и слежка. Туве даже боялась, что ее телефон прослушивают. С ней происходило все то, что она ранее считала возможным лишь с другими. Но внезапно она сама стала объектом ненависти и клеветы.

Даже вполне просвещенные коллеги подчас относились к ней с предубеждением. Так, поэтесса Марья-Лииса Вартио рассказывала о встрече с Туве на писательском вечере. По словам Вартио, Туве уже тогда была знаменитостью и объектом зависти для остальных столичных коллег по цеху. Люди считали, что она сколотила состояние на муми-троллях, «этих странных фантастических существах», как писала Вартио. Сексуальная ориентация Туве также не была ни для кого секретом. Туве предложила поэтессе отпить из своего бокала, и Вартио отказалась, поскольку, как она заявила, «подобное означало бы предаться флирту». Как показывает этот случай, гомофобия и зависть не были редкостью и в артистических кругах Финляндии.

Сексуальная ориентация была такой щекотливой темой, о которой тяжело было говорить даже с близкими. Туве знала, что ее родители осведомлены о ситуации. С матерью она и ранее говорила о своей дружбе с Вивикой. Когда же до Фаффана дошли слухи о личной жизни дочери, он попытался получить у нее ответ, однако не смог даже произнести вслух слова «гомосексуал». Молчание матери было расценено Туве как вежливое понимание, но неприятие, и она уважала ее решение. Еве она так писала об этом: «Мне кажется, Хам все понимает, но она никогда не заговорит об этом до тех пор, пока сама не захочет». Для Туве такое решение матери означало одиночество. Даже десятилетия, проведенные с Тууликки Пиетиля, не сумели разрушить табу, и эта тема никогда не поднималась в разговорах между матерью и дочерью. Уклончивость, скрытность и молчание о том, что все и без того знают, было типичным поведением для Финляндии. Позднее Вивика Бандлер дала волю накопившимся чувствам и разочарованию, ставшим результатом того, что ее собственная мать всю жизнь предпочитала замалчивать ориентацию дочери. Написанный ею текст раскрывает ту боль, которую причиняло ей вечное молчание.

«Теперь это прозвучало. То, что ты всегда знала. И я знала о том, что ты знаешь. То, о чем никогда нельзя было говорить, пока ты была жива. И о чем в конце концов я могу сказать теперь, когда тебя больше нет.

Туве и Вивика на острове. Фото, 1950

Как это было возможно? Молчать об этом так искусно до самой смерти — мама?.. Неужели ты так и жила, мама, надеясь, как и прочие бедняжки-матери твоего поколения, что меня можно вылечить или что я „возьмусь за ум“, как вы все это называли…»

Вивика осталась для Туве не просто вдохновляющим помощником и партнером по работе, но и близкой подругой. Она была «вечным другом, главным привидением», как говорила сама Туве. Почти каждый год она проводила неделю с Туве и Тууликки Пиетиля на их острове, а те, в свою очередь, навещали Вивику на ее ферме в Саарисе. Для Туве Вивика была словно член семьи, к которому всегда можно было обратиться за поддержкой. Вместе они стали авторами многих примечательных постановок для театра, радио и телевидения. Туве могла довериться Вивике и обсудить с ней свои отношения с Тууликки и в то же время была поверенной Вивики в делах сердечных, и не только. Переписка Туве и Вивики была обширной и охватывала практически все стороны жизни. Туве писала Вивике о работе, обо всём на свете и всегда получала хорошие советы, за которые потом искренне благодарила. Туве доверяла суждениям Вивики и хотела, чтобы та была первым читателем ее незаконченных книг. Но если Вивика была слишком занята, то книги могли подождать.

Близкими отношения были и между Вивикой и Хам, и Вивика заботилась о стареющей и все чаще болевшей матери подруги. В начале 1950-х годов Хам серьезно заболела и попала в больницу на обследование по причине сильных болей в животе. Туве очень боялась за мать. Когда та вернулась из больницы, они провели вместе десять волшебных дней отдыха на ферме Вивики в Саарисе. Как заявила однажды Туве в письме к Еве, Вивика была бесконечно понимающим другом и человеком, который не предаст Туве ни при каких обстоятельствах. Вивика навсегда осталась важной частью жизни Туве. Именно благодаря ее влиянию Туве удалось избавиться от ненужного стремления к приукрашиванию и от наивности, которые она считала свойственными ей чертами характера.