Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Садиться Николай Павлович никому не предложил, сам во время аудиенции расхаживал по кабинету, останавливался, покачиваясь с пяток на носки.
– Слушаем вас, господа. Вы, Лев Алексеевич?
– Государь, я хочу сказать по поводу журнала комитета…
– А что тут говорить? – удивился император. – Там все написано и подписано. Мне осталось утвердить, и все!
– Ваше величество, я прошу не утверждать решение комитета. Князь Меншиков того же мнения.
– Но там стоят ваши подписи.
– Мы были введены в заблуждение и теперь свои подписи отзываем.
– Вот, значит, как… – Император подошел к окну, выглянул, ангела не увидел и разочарованно крякнул: – М-да… – Отвернулся от окна, покачался с пяток на носки (Николай Николаевич вспомнил, что он точно так же качался, когда сказал ему о назначении генерал-губернатором, и это показалось сейчас знаменательным) и неожиданно усмехнулся: – А твое слово, Муравьев?
– Мое слово в особом мнении, – сказал генерал-губернатор. – Вы его читали, государь. Могу лишь добавить в отношении разжалования капитана Невельского…
– Знаю, знаю, что скажешь, – махнул рукой император. – Я долго думал и теперь могу сказать, что учреждение Николаевского поста нахожу поступком молодецким, благородным и высоко патриотическим. За это жалую его орденом Святого Владимира четвертой степени. Он этой награды был достоин и в прошлом году, но допустил наказуемые промахи.
– Государь, он выполнял мои указания…
– Ты тоже был наказан – лишний год проходил исправляющим должность генерал-губернатора. Невельской нынче заслужил контр-адмирала, однако опять… – Николай Павлович развел руками. – Достаточно, что я отменяю разжалование. Пусть считает, что за один час прошел все чины от матроса до капитана первого ранга. Ни у кого еще не было такой карьеры! – Император засмеялся; его поддержали все, кроме Муравьева.
– И опять же, государь, он действовал с моей санкции, – упрямо сказал он.
Император обернулся к сыновьям, стоявшим в стороне:
– Вот вам, господа, яркий пример того, о чем мы говорили. Только в противоположном смысле. – Они склонили головы в знак понимания. Император взял генерал-губернатора под руку и прошелся с ним по кабинету. – Я тебя понимаю, Муравьев. Будет твой Невельской адмиралом. И контр-, и вице-, а может, и полным. Пусть еще послужит на благо России. И под твоим началом. Не возражаешь?
– Никак нет, государь.
– И запомните все, – император обвел взглядом собравшихся, – где раз поднят русский флаг, он спускаться не должен!
Слова были столь же просты, сколь и торжественны, а торжественность требовала паузы. И все ее выдержали.
После чего Муравьев счел возможным попросить у императора разрешения обратиться к великому князю Константину Николаевичу.
– Обращайся, – несколько удивившись, сказал Николай Павлович.
Муравьев повернулся к контр-адмиралу:
– Ваше высочество, прошу у вас аудиенцию как у председателя Императорского Русского географического общества.
Константин расправил плечи и даже как будто приосанился:
– По какому вопросу, господин генерал-губернатор?
– По вопросу открытия Сибирского отдела общества.
– Хорошее дело! – сказал император. – Только заметь, Муравьев, общество должно быть по-настоящему русским, патриотическим!
– Истинно так, государь.
– Так назначайте же аудиенцию, великий князь, – повернулся император к сыну.
– Да хоть завтра! – как-то по-мальчишески вырвалось у Константина, но он тут же поправился: – Жду вас завтра к двенадцати часам, генерал.
– Ну, кажется, все! – Лицо Николая Павловича неожиданно сморщилось, и он громко чихнул.
– Будьте здоровы, ваше величество! – дружно воскликнули присутствующие.
– Буду, буду. – Император вытер нос и усы большим батистовым платком. – Наверно, и правда, все.
– А как с журналом, ваше величество? – напомнил Перовский.
– С журналом? Ах, да! Александр Николаевич, принесите его из комнаты отдыха.
Цесаревич принес журнал. Император взял ручку-вставочку со стальным пером, обмакнул в серебряную чернильницу и размашисто начертал на свободной странице: «Комитету собраться вновь под председательством наследника великого князя Александра Николаевича». Посыпал текст песком, сдул его в песочницу (делая все неторопливо, обстоятельно) и вручил журнал старшему сыну со словами:– Берите, ваше высочество, судьбу крайнего востока России в свои руки.
3
И снова Невельской и Корсаков мчались на тройке через всю Россию, Урал и Сибирь – сначала до Иркутска, затем до Якутска. Там их пути должны были разойтись.
Корсакову, теперь уже майору, генерал-губернатор предписал заняться обустройством нового Аянского тракта – определить наиболее удобные места размещения семей, которые будут обслуживать тракт и переселить на эти места потребное количество старообрядцев, обеспечив их всем необходимым для начала хозяйствования. Старообрядцы, или, как их еще называют, староверы, имеют удивительное свойство приспосабливаться к самым тяжелым условиям, и генерал-губернатор очень рассчитывал на эту их способность. А еще на льготы – освобождение от податей, от рекрутской повинности, особенно – на разрешение отправлять свои староверческие обряды. В общем, и Муравьев, и Корсаков были уверены, что желающих найдется много. Ну, а не найдется – волю государя придется исполнять другими способами.
Правда, у обустройства Аянского тракта, да и самого порта в Аяне, были и оставались противники, и первый среди них – Геннадий Иванович Невельской. Он упорно продолжал твердить, что деньги, отпущенные на тракт и порт, будут выброшены на ветер. Упрямство капитана вызвало неудовольствие генерал-губернатора.
– Геннадий Иванович, как вы не понимаете: всему свое время, – с явным раздражением сказал он при их расставании в Петербурге. – Я уже говорил вам: Аянский тракт и порт будут нужны в любом случае. Когда еще мы сможем снабжать Камчатку и тот же Николаевский пост по Амуру! Я бы рад уже этой весной организовать сплав, но вы же видите, через какие препоны нам приходится продираться при каждом упоминании Амура. Слава богу, что отстояли контроль за устьем и патрулирование в Татарском заливе.
Муравьев имел в виду последнее заседание комитета по амурскому вопросу уже под председательством наследника цесаревича. Капитан не знал, а генерал-губернатор не счел нужным его извещать, сколько сил он положил перед заседанием, стараясь убедить Александра Николаевича в правильности и полезности для России их с Невельским позиции, однако преуспел лишь частично: наследник не скрывал, что на него давит авторитет графа Нессельроде, тридцать лет уже бывшего министром иностранных дел.
– Поймите, Николай Николаевич, – проникновенно говорил он, – как я могу не считаться с вельможей, к мнению которого прислушивался мой дядюшка Александр Благословенный и которого почитает мой батюшка. Сердцем я понимаю и принимаю ваши доводы, но ум мой все время оглядывается на них. Однако в обиду дать вас я тоже не могу.