По рассказам мамы, слегла она на следующий день после возвращения от Лельки.

Лежала, уткнувшись носом в стену. Молчала. На все отвечала «да» или «нет», от еды отказывалась, правда, много пила – это спасало от обезвоживания. То день напролет молчала, то принималась рыдать. Так громко, что мать пугалась.

Не мылась, не причесывалась, не чистила зубы.

Вызвали участкового врача из поликлиники. Тот прислал коллегу-невропатолога, Илью Андреевича, пожилого и с виду очень нездорового мужчину с грустными и умными глазами. Осмотрев Юлю и задав ей пару вопросов, он попросил маму выйти с ним на кухню. Долго раздумывал, глядя в окно, листал какую-то книгу, попросил чаю.

– Это пройдет, – наконец сказал он. – Расстройство нервов, как говорили до революции, нервические припадки. Этим страдали тогда частенько. У современных женщин такой возможности нет – ни долго страдать, ни, увы, лечиться на водах. И все же – отдых, прогулки, перемена пейзажа. Вы можете куда-то уехать?

Елена Васильевна растерялась, не знала, что ответить.

– Ну подумайте, – продолжил Илья Андреевич. – Лучше уехать недельки через три, когда она немного окрепнет. Сейчас у нее нет сил вообще, астения на фоне меланхолии, назовем это так. В общем, сон, сон, прогулки и калорийное питание: свежевыжатые соки: яблочный, сливовый, гранатовый. Сейчас появились гранаты! Правда, на рынке и дорогущие. Можно и свекольный, и морковный – даже отлично! Уж если от еды откажется, то сок выпьет. Словом, режим и положительные эмоции. А когда у нее появятся силы, театры, киношки, покупки – это здорово помогает! И поверьте, все будет отлично! – Он ободряюще улыбнулся. – Вы же сами сказали, любовная драма! А как же без драм в эти годы? – У двери, прощаясь, пообещал посетить их спустя неделю и, страшно смущаясь, добавил: – Милая мамочка, вы, главное, не доставайте ее.

Он славным был, этот Илья Андреевич, Юля запомнила его на всю жизнь: добрейшее, нездоровое и одутловатое лицо, большие умные грустные глаза и потную лысину со смешным курчавым пушком, оставшимся от бурной, видимо, шевелюры.

Пролежала она тогда два месяца, понемногу ела – не то чтобы хотелось, просто жалела маму. Бродила по квартире и очень уставала. Иногда сидела на балконе. Жара, к счастью, закончилась, и наступил сентябрь – теплый, с редкими и короткими дождями, пожелтевшими деревьями и пожухлой травой.

Лельке она не звонила – не было сил. Ей звонила мама. Лелька сонно бурчала, что все хорошо, все по плану и, что самое странное, не задавала вопросов о Юле. «А, болеет… Ну пусть выздоравливает», – вот и все, на что сподобилась лучшая подруга.

Мама выдала все, что думает по этому поводу. Юля вяло отмахнулась.

– Ну и хорошо. Думаешь, мне очень хочется, чтобы все знали, что я тут валяюсь как тряпка?

«Ну хорошо и хорошо, – решила мать. – Да и, в конце концов, какая разница, что сказала эта чокнутая Лелька? Мне никогда не нравилась их дружба. Юлька девица нормальная, с юмором и с характером. А эта? Чудна́я до некуда. Но Юлька, добрая душа, ее жалела. А что жалеть это чучело? Деньги, огромная квартира, пайки – все у нее есть. Кроме красоты и мозгов. К тому же ленивая, нытик и зануда. В общем, та еще фифа. А эта беременность? От какого-то алкаша, от идиота, по словам самой же Юльки! Ох девки, девки! Ну что же вы делаете с собственной жизнью?»

Юлю понемногу отпускало. Вернее, накатывало волнами – то отпустит, то снова накроет. Причем накрывало так, что она, закрывая рот руками, начинала выть. Боялась одного – что услышат соседи.

Счастье, что с самого утра мама уходила на работу. Услышав стук входной двери, Юля еще долго лежала в кровати, жалея и лелея себя. Потом вставала, шла в ванную и, умывшись, долго рассматривала себя в зеркале. Бледная, зачуханная, несчастная, с черными подглазьями, с серыми губами. С тусклыми, безжизненными волосами – смотреть противно. Вяло выпивала чай и подолгу стояла у окна. На улице было противно. Кончился теплый разноцветный сентябрь, уступив место дождливому, холодному и ветреному октябрю. Устав стоять, она шла к себе и часами в ночнушке сидела на кровати, перебирая события. Скрупулезно и педантично выстраивая их по дням и часам.

Вспоминала, каким Петр вернулся из Ростова. Ничего такого из ряда вон – никаких горящих влюбленных глаз, никакого душевного волнения. Если у них с этой Ирой тогда закрутилось в Ростове, она бы заметила, точно заметила! Ну не могла не заметить! И кстати, вернувшись оттуда, он был очень страстен и даже напорист, говорил, соскучился! Такое бывает, если уже появилась òà? Да, она читала: мужчины, изменяя и остро чувствуя вину, бывают очень ласковы с женами.

Но все равно картинка не складывалась: все время что-то выпадало, не ложилось на общий фон.

Ладно, хватит мучить себя! Хватит, Юля, хватит! Так ты доведешь себя если не до могилы, до точно до Белых Столбов.

Пару раз появилось дикое, почти непреодолимое желание рвануть к нему в общежитие. Однажды даже начала одеваться, лихорадочно напяливая на себя первые попавшиеся тряпки. Но уже в коридоре глянула на себя в зеркало – нет. Показаться ему в таком виде? Совершенно убитой, раздавленной и униженной? С синяками под глазами, с волосами, как пакля у старой куклы, с несчастными, полной собачьей тоски, глазами? Нет. Такой он ее не увидит. Мучалась, думая о Лельке: как она, все ли в порядке? Мама регулярно пыталась ей дозвониться, но трубку никто не брал. А ведь Лелька должна была родить.

Однажды Юля нашла в себе силы, позвонила и – удача! – Лелька подошла к телефону. Голос у нее был странный, какой-то потусторонний: да, родила. Мальчика. Назвала Ваней.

На безобидный, казалось, вопрос, все ли здоровы, заорала как бешеная:

– Очень печешься? О своем здоровье беспокойся, а у нас все отлично!

Постаралась не обидеться – после родов такое бывает. Да и тяжко сейчас Лельке – она и за собой следить не успевала, а здесь ребенок! Да и бросила ее Юлька, чего уж… Сбежала перед самыми родами, чтобы нырнуть с головой в свою беду. А ведь обещала быть рядом. Так что у Лельки есть причины для обид.

Правда, выяснилось, что с дачи, чтобы помочь, вернулась Надя, дедова домработница. Но помощницей она была, как поняла Юля, довольно бестолковой: не имелось опыта, своих детей у Нади не было.

На Юлин вопрос: «Когда можно заехать на вас посмотреть», – Лелька ответила сухо:

– Знаешь, мне не до визитов, уж извини! Дел по горло, кручусь целыми днями. Это ты небось дрыхнешь, а мама тебе все на подносе! И вообще – что на нас смотреть?

Обиделась. Ну и ладно, переживем. Честно говоря, у самой не было сил на визиты.

К Новому году Юля почти оклемалась. Появились силы и даже мысли вернуться в институт. Мама облегченно выдохнула:

– Ну и слава богу, доченька!

Юля видела, что мама устала – болезнь как будто коснулась и ее. Те же синяки под глазами, проседь в волосах, усталые тусклые глаза, дрожащие руки. Бедная мама. Ей-то за что?