– Нет, я и в самом деле за парней. Целиком за – Ллойд, Ллойд из Лита, тот, что никогда не трахал своей сестры; целиком и полностью за Ричарда и Роберта из Глазго… славного города Глеска…

– Ты же вроде говорил, что их не знаешь? – Обиженное лицо Красного Песчаника вытягивается в мою сторону, окруженное какофонией лязгов и стуков и мигающего пульсирующего света…

– Я знаю их лишь как Ричарда и Роберта – вот и все, друг. Пару раз чесал языком с ребятами в чилаутах и тому подобное. И все на этом… слушай, мне полный п-ц. Я, может, сейчас умру. Мне надо либо голову куда-нибудь приложить, либо еще «Сол»…

И «Сол», и Дайкири, и Лонг-Айленд-Айс-Ти пусты, и я не помню, кто их все выпил, точно не я то есть…

Мужик отваливает накрыть на столы в ресторане. Я лезу через мойку, по каким-то грязным тарелкам и просто сползаю, как угорь, из открытого окна, падая на какие-то мешки, полные мусора, и скатываюсь в сухую сточную яму посреди забетонированного заднего дворика. Пытаюсь встать на ноги, но никак, и я ползу к зеленым воротам. Я знаю только, что должен идти, продолжать движение, и я порвал уже штаны и колено поцарапал и вижу свежую пульсирующую рану, похожую на разрезанную клубничину, и вот я уже на ногах, что странно: я ведь не помню, как вставал, и я иду по оживленной улице – может, по Грейт-Вестерн или по Байрез, или, может, по Дамбартон, и я не вижу, куда иду, должно быть, домой, но точно, блин, не туда, не на квартиру к Стиво.

Солнце встает над кварталами. Я сейчас прямо полечу в него.

Кричу, обращаясь к людям на улице, двум девчонкам. Я говорю им:

– Солнце, видите, я сейчас полечу прямо в него.

Они ничего не отвечают и даже не обращают внимания на то, как я взмываю ввысь из этого мира, его затасканных, банальных подлостей, и лечу прямо в этого огромного золотого ублюдка в небесах.

11. Хизер

Мне кажется, что меня привлекала в Хью его преданность делу. Будучи студентом, он обладал невероятной преданностью делу. Но это его качество изменилось, можно сказать, эволюционировало с годами. Как же менялась преданность Хью?

– Но мы же слегка продвинулись с восемьдесят четвертого, Хизер, – улыбается он мне, выглядывая из-за своей «Индепендент».

А вот кому пришлось меняться для сохранения имени, так это невинным. А у Хью «окончательный анализ» превратился в «сухой остаток». Семантика имеет значение. Банальные лозунги революции и сопротивления обернулись еще более банальной фразеологией бизнес-эффективности, финансового учета и спорта – сухие остатки, вмочить в девятку, выстроить оборону, ровные поля…

Где-то по дороге были похоронены и наши мечты. Может, революционные лозунги и были наивностью, но, по крайней мере, мы готовились к чему-то большому, к чему-то важному. Теперь наши горизонты стали такими узкими. Мне этого мало. Некоторые вполне довольны и этим – пусть будут довольны. Но мне этого просто мало.

Мне мало, потому что мне уже почти двадцать восемь, а оргазма долбаного у меня уже четыре года как не было. Все эти четыре года он выпаливал в меня свой обойный клей, потребляя меня, пока я лежала, мечтая о потреблении.

И пока он трахает меня, я составляю в уме свой список:

сахар

джем

хлеб

молоко

фасоль

рис

приправы

пицца

вино

помидоры

лук

зеленые перцы

…а потом, потом я сделала кое-что совершенно провидческое: я прекратила потреблять ради самого потребления.

Жир начал опадать с моего тела. Он начал спадать с моих мозгов. Все стало легче. Началом послужили мои фантазии о нормальном трахе. Затем о том, как я всех их пошлю на… Я начала читать книги. Я начала слушать музыку. Я начала смотреть телевизор. Вдруг я поняла, что снова думаю головой. Я пыталась это прекратить, потому что мне только становилось больно. Но не смогла.

Когда все это переполняет твою голову, оно неизбежно выплескивается и в твою жизнь. Если этого не происходит, тебя может раздавить. Я не позволю себя раздавить.

12. Ллойд

Не сразу, не сразу мы попали снова в Соупдодж-сити. Кислота, приятель, на хрен, на хрен, больше никогда, никогда, то есть, по крайней мере, до следующего раза. Приезжаю домой, а у дверей меня уже встречает Злобная Сучка.

– Где шлялся? – обвинительным тоном спрашивает она. Слишком, блин, ревнивой становится эта Сучка.

– Глазго, – отвечаю я.

– А зачем? – продолжает допрос она.

– Вечерина Slam на пароме «Ренфрю-Ферри», – лгу я ей. Зачем Сучке знать обо всех моих похождениях…

– Ну и как?

– Нормально, – отвечаю я.

– У меня еще есть «птички» тебе на продажу, только они дома остались, – говорит она.

Офигенно. Еще дерьмового экстази на продажу. Моя репутация скоро так подмочится, что люди будут покупать себе химию у шотландских да ньюкаслских пивоваров. Те таблетки я у Стиво так и оставил, тот, конечно, ни на что особенно не рассчитывал, но сказал, что попробует кому-нибудь их сбагрить.

– Ладно. Зайду попозже, – говорю я ей. Я хотел лишь одного – попасть к себе, выпить чашку чая и курнуть. И тут я вспоминаю, что оставил свою дудку в Соупдодж-сити, вместе с таблетками. – У тебя дунуть есть? Мне очень надо дунуть. Так устал от этой поездочки. Челюсть сводит, будто сломанная. Мне необходимо расслабиться. Даже какие-нибудь транки долбаные подойдут. Мне нужно хотя бы что-нибудь. Мне нужно, и точка, блин.

– Ага, есть и гаш, и дудка, – говорит она.

– Ладно, тогда провожу тебя до дома.