Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осторожно, стараясь не шуметь, он вернулся в спальню и, убедившись, что Кэтрин спит, отключил телефоны и задернул все шторы. Понимая, что будет дальше, детектив хотел, чтобы в комнате было сумрачно и тихо. Ждать осталось недолго. Скоро репортеры станут лагерем на улице и начнут обрывать телефоны.
Закрыв на ключ входную дверь, Хант захватил с собой газету.
Первой остановкой на маршруте стала больница, поскольку до нее было ближе всего. Проехав с милю по обсаженным деревьями улицам, он пересек четырехполосное шоссе и свернул в медицинский район, где в тени высотки, как грибы после дождя, теснились офисы, аптеки и клиники. Оставив машину на парковочной стоянке, детектив прошел по переходу на первый этаж больницы, над приемной, спустился по ступенькам и, предъявив жетон, обратился к круглолицей женщине за столом вишневого дерева.
– Джеймс Киркпатрик. Какая палата? Кто лечащий врач?
Пальцы простучали по клавишам.
– Э… седьмой этаж.
Клайд нахмурился.
– Седьмой? Точно?
– Да. Психиатрическое отделение, охраняемая палата. Доктор Патель.
Поблагодарив регистраторшу, он направился к лифту.
Психиатрическое отделение, охраняемая палата…
За Киркпатриком наблюдали из опасения, что он может совершить самоубийство.
* * *
Поиски доктора Пателя заняли пять с половиной минут: тридцать секунд занял подъем на лифте, и пять минут ушло на ожидание у запертой двери.
– Извините. Извините. – Доктор возник у него за спиной с чашкой кофе в одной руке и рогаликом в другой. – Мне сказали, что вы здесь. Этот кафетерий… – Жонглируя чашкой, рогаликом и картой-ключом, он протянул детективу руку. – Виджай Патель. Приятно встретиться.
Хант пожал протянутую руку.
– Не в первый раз. Дело прыгуна.
– Да, да. Точно. Четыре года назад. Подросток. Вы здесь насчет Джеймса Киркпатрика? – Доктор провел карточкой по черной коробочке у двери. Когда замок щелкнул и дверь открылась, он кивнул головой влево и придержал дверь ногой. – Поговорим у меня в офисе. Не против, если я заодно перекушу?
В офисе доктор Патель сел за заваленный бумагами стол и освободил место для чашки и рогалика. Сорок с небольшим, светло-коричневая кожа, легкая седина на висках. На носу – очки в тяжелой оправе. Лоб узкий, подбородок мягкий. Общее впечатление приятное. Выражение лица слегка смущенное. Легкая улыбка. Все соответствовало тому, что детектив уже знал об этом человеке. Патель работал на округ и получал зарплату от округа, но дипломы на стене из Дэвидсонского колледжа, школы Дьюка и Гарварда… Либо благодетель, либо классический неудачник. Хант склонялся к первому.
– Извините за беспорядок. Дочь играет в летней хоккейной лиге. Я у них помощник тренера.
Он произнес это мимоходом, но его слова подтвердили теорию Ханта.
– Мне нужна информация по Джеймсу Киркпатрику. Все, что можете сказать.
Доктор отклонился к спинке стула и поставил ногу на открытый ящик.
– Мне казалось, Киркпатриком занимается служба шерифа.
Хант внес первую поправку в свою оценку. Да, благодетель, но не глупец.
– Читали? – Патель взял со стола газету. На первой странице – фотография Джонни. – Тогда вы знаете, почему я здесь.
– Шериф предупредил меня, что вы можете прийти. Я сочувствую вашей семье. Меня не было здесь, когда погибла сестра Джонни, но я знаю о вашей причастности к тому расследованию и о том, что вы женились на матери мальчика. Мне всегда казалось, что это правильно. Надежда, вырастающая из руин. Возможность начать все с нуля.
– Да, правильно. Было и есть. – Хант помолчал, оценивая настроение сидящего напротив человека. – Шериф сказал вам не разговаривать со мной?
– Он выразился в том смысле, что в моих интересах просто избегать вас.
– Тем не менее мы здесь.
Патель улыбнулся.
– Для меня на первом месте семья – неважно, моя собственная или чья-то еще. Если б моя дочь оказалась в тюрьме, я сделал бы все, возможное и невозможное, чтобы вызволить ее. Итак, детектив, – доктор отпил кофе, – что я могу вам сказать?
– Спасибо, доктор. Ценю ваше отношение. За мистером Киркпатриком ведется наблюдение?
– Да.
– Можете сообщить, на основании чего?
– Мистер Киркпатрик пытался покончить с собой в отделении неотложной помощи.
– Как?
– С помощью скальпеля. Помощник шерифа успел ему помешать.
– Ему дают успокоительное?
– Он в сознании, если вы об этом спрашиваете.
– Мне можно его увидеть?
– Только издалека. Не хочу, чтобы он волновался.
Хант проследовал за Пателем ко второй двери, затем по чисто вымытому коридорчику. Здесь было тише, чем представлял себе детектив.
– Мы останемся в коридоре. – Доктор остановился у двери с окошечком, через которое Хант успел увидеть кровать и ремни. – Согласны?
Детектив кивнул, и Патель открыл дверь. Киркпатрик лежал на спине, пристегнутый к кровати ремнями, с перевязанной сломанной рукой. Глаза его были открыты, губы шевелились. Каждые несколько секунд щека дергалась от тика.
– Он говорит?
– О смерти своего друга – ничего.
Хант понаблюдал за пациентом еще несколько секунд. Киркпатрик не моргал. Глаза у него были кроваво-красные и влажные. Потрескавшиеся губы постоянно шевелились.
– Давно в таком состоянии?
– Всю ночь.
– Что говорит?
– Это своего рода мольба о прощении, повторение одних и тех же слов. Ничего другого с тех пор, как шериф доставил его сюда, он не произнес.
– О болоте тоже ничего?
– Ничего.
Хант приник к двери. Киркпатрик задергался, конвульсии сотрясли все тело. Голова заметалась по подушке из стороны в сторону. На лице блестели покрытые мазью царапины.
– Что именно он говорит?
– Это невозможно слушать. – Доктор скрестил руки на груди и прислонился к дверному косяку. – Несчастному кажется, что он убил собственную мать.
* * *
Хант задержался еще минут на десять, задавая те же вопросы и получая те же ответы. Нет, пациент не говорил о болоте. Нет, доктор Патель не может сказать, поправится ли он в ближайшее время.
– Представьте хрустальную вазу. А теперь представьте, что она упала с огромной высоты. Может быть, ее удастся собрать, а может быть, и нет. Время и старания – вот что сейчас требуется.
Хант предпринял еще две попытки копнуть глубже, но доктор не знал ничего.
– В физическом плане его состояние удовлетворительное. Все остальное… – Патель развел руками, и Хант лишь разочарованно вздохнул.