подавления мятежа о реакции Николая Степановича на эти события. Он рассказывает, что когда 16 сентября начался обстрел лагеря, в группе русских офицеров, стоявших неподалеку, адъютант командующего громко произнес: «О, Господи! Спаси Россию и наших русских дураков!». Очень характерная для Гумилёва, для его понимания ситуации и долга фраза. Она полностью согласуется с написанным им отчетом о мятеже, текст которого будет приведен ниже.

В советское время было очень много спекуляций относительно количества убитых и раненых мятежников, жестокости «приспешников Временного правительства». А вот что пишет в своих воспоминаниях Малиновский:

«Группа куртинцев с вещевыми мешками потянулась в сторону шоссейной дороги на Клерово — пошли сдаваться. Жорка Юрков смотрел на эту процессию и бессильно скрежетал зубами. В отчаянии он дал несколько очередей по своим. Те бросились врассыпную. Несколько убитых и раненых остались лежать на плацу перед офицерским собранием. — Ты с ума сошел! — крикнул Гринько. — Зачем ты обстрелял своих? — Пусть не сдаются! При первых разрывах сыграли в труса. А говорили — насмерть, — с перекошенным от злости лицом огрызнулся Юрков. — Пойми, дурная голова, в семье не без урода. Пусть сдаются, нам без трусов будет легче. А бить их нельзя, они еще станут бойцами за наше дело. — Как же, жди, будут!

Офицеры Русского корпуса и представители французского командования перед лагерем Ла Куртин в дни подавления мятежа. Иногда утверждают, что молодой офицер, стоящий в анфас — Николай Гумилёв. Но это не доказано. Николай Степанович должен быть в форме 5-го гусарского Александрийского полка, на кителе должны быть два Георгиевских креста. Да и внешне определенное сходство есть, но не полное, если сравнивать с другими фотографиями Гумилёва. К сожалению, качество изображения не позволяет разобрать детали на погонах и кокарде, чтобы установить хотя бы полковую принадлежность офицера.

Юрков повернул пулемет в сторону полигона, откуда была отбита атака курновцев. Андрюша Хольнов, Женька Богдан, Петр Фролов и другие молча соблюдали «нейтралитет», но чувствовалось, что они не особенно осуждают Жорку: так, мол, им и надо; только треплются на собрании, а чуть что — сдаваться…».

19 сентября с мятежом было покончено. Зачинщиков, естественно, арестовали, солдат разместили в других лагерях, правда, многих, после проверки вернули в Ла Куртин, но уже без оружия. Рапп был включен в Особую следственную комиссию по делу мятежа и соответственно, оставался в расположении лагеря еще несколько дней.

Конечно, руководителям Корпуса надо было отчитаться перед Временным правительством обо всех событиях. Составление такого отчета, разумеется, входило в обязанности адъютанта. Тем более, Гумилёв вместе с начальником сам несколько раз бывал непосредственно внутри лагеря во время мятежа.

Сохранился очень интересный подробный отчет Николая Степановича об этих событиях:

«С получением известий о произошедшей революции в Париже возник ряд русских газет самого крайнего направления. Газеты, а также отдельные лица из эмиграции, получив свободный доступ в солдатскую массу, повели в ней большевистскую ленинско-махаевскую пропаганду, давая даже зачастую неверную информацию, почерпнутую из отрывочных телеграмм французских газет.

При отсутствии официальных известий и указаний все это вызвало брожение среди солдат. Последнее выразилось в желании немедленного возвращения в Россию и огульной враждебности к офицерам.

По поручению военного министра Керенского эмигрант Рапп 31 мая выехал к войскам, где обошел отдельные части, вводя в них новые организации в согласии с приказом 213.

Однако брожение не прекращалось. Им руководил 1-й полк, исполнительный комитет которого начал выпускать бюллетени ленинского с оттенком махаевского направления.

1 июля по желанию солдат войска были собраны из различных деревень в лагерь Ля Куртин. Здесь начались митинги, на которых 1-й полк и его вожаки стремились захватить главную роль. Только что созданный отрядный комитет, составленный из наиболее развитых и сознательных солдат, парировал насколько мог разрушительную работу 1-го полка, успокаивая брожение и призывая солдат к нормальной жизни на основе ныне введенных в армию демократических начал. Опасаясь возрастающего влияния отрядного комитета, руководители 1-го полка в ночь с 6 на 7 июля собрали митинг, на котором кроме 1-го полка присутствовал почти весь 2-й и небольшие части 5-го и 6-го полков. На этом митинге отрядный комитет был объявлен низложенным, хотя он был избран всего две недели тому назад.

Одновременно с этим приказание начальника дивизии о выходе на занятия не было исполнено солдатами 1-й бригады. Воззвание, выпущенное ими, поясняло, что заниматься не имеет смысла, так как решено больше не воевать.

Тем временем враждебные отношения между первой и второй бригадой начали угрожать острым конфликтом. Сами солдаты второй бригады настойчиво просили отделить их от мятежной первой, грозя в противном случае самовольно покинуть лагерь.

Поэтому генералом Занкевичем, прибывшим в лагерь вместе с уполномоченным Военного Министра гражданином Раппом, по соглашению с последним отдано приказание, чтобы солдаты, безусловно подчиняющиеся Временному Правительству, покинули лагерь Ля Куртин, захватив с собою все снаряжение.

8 июля приказание это было исполнено, и в лагере остались солдаты, подчиняющиеся Временному правительству „лишь условно“. Крайне враждебное отношение этих солдат к офицерам, дошедшее до насилий над ними, принудило генерала Занкевича удалить офицеров из Ля Куртин, оставив лишь несколько человек для обеспечения хозяйственной части.

После этого по инициативе уполномоченного Военного министра гражданина Раппа к солдатам лагеря Ля Куртин неоднократно выезжали с ним вместе видные политические эмигранты, чтобы повлиять на солдат.

Однако все эти попытки остались безуспешными. Назначенный комиссаром гражданин Рапп издал приказ, в котором настаивал на немедленном безусловном подчинении Временному правительству.

4 августа комиссар Рапп выехал в Ля Куртин в сопровождении проезжавших через Париж делегатов Исполнительного комитета Русанова, Гольденберга, Эрлиха и Смирнова с целью сделать новую попытку повлиять на мятежников. Однако и эти попытки не привели ни к каким результатам, а делегаты С<овета> С<олдатских> Р<абочих> Д<епутатов> были встречены явно враждебно.

Столь же безрезультатной была поездка в Ля Куртин временно находившегося во Франции Комиссара Временного Правительства Сватикова.

Получив от Временного Правительства разъяснение, что русские войска во Франции не предполагается возвращать в Россию, а также категорическое требование привести к повиновению мятежных солдат, не останавливаясь перед применением вооруженной силы, генерал Занкевич выехал вместе с комиссаром на место, и, издав приказ, где объявил об этих распоряжениях Временного Правительства, потребовал от мятежных солдат сложить оружие и, в знак повиновения, выйти в походном порядке в местечко Клерово.

Однако требование это не было выполнено во всей полноте: вначале вышло всего около 500 человек, среди которых было арестовано 22 солдата, а затем через 24 часа еще около 6000 человек; остальные (около 2000 человек) были преднамеренно оставлены для сохранения оружия, которое сдать они не пожелали. На отдельное тогда же генерала Занкевича приказание сдать оружие по возвращении в лагерь мятежники ответили согласием, однако это приказание исполнено ими не было.

Между