— Надеюсь, ты не откажешься отведать домашнюю стряпню Наны?

— А она не возражает?

Я рассмеялся:

— Вообще-то это была ее идея. А также детишек. Но Нана тоже участвует в заговоре. Боюсь, она главный заговорщик.

Если Вселенная хотела отговорить меня от этой встречи, ее сигнал не дошел до получателя. Хотя всю субботу я немного нервничал. А это что-нибудь да значит. Пригласить Кайлу домой, да еще в подобных обстоятельствах…

— Классно выглядишь, — заявила Дженни с порога моей комнаты.

Я только что бросил на кровать очередную рубашку и натянул черный джемпер с высоким воротником. Дочь некстати застукала меня за примеркой, но по сути она была права — джемпер шел мне гораздо больше. Дженни уселась на диван и стала ждать, когда я закончу.

— Что тут происходит?

Деймон тихо появился в комнате и сел рядом с сестрой.

— Вы никогда не слышали о неприкосновенности жилища?

— Он прихорашивается для доктора Коулз. Разоделся в пух и прах. Кстати, черный цвет ему идет.

Я стоял к ним спиной, и они говорили между собой вполголоса, словно меня не было в комнате.

— По-твоему, он нервничает?

— Хм… Похоже.

— Думаешь, он чем-нибудь обольется за столом?

— Наверняка.

Я заревел и схватил их в охапку раньше, чем они успели разбежаться. Дети завизжали и захохотали во все горло, забыв, что уже выросли для подобных игр. Я стал валять их по кровати и щекотать в самые уязвимые места, которые прекрасно изучил во время наших прежних баталий.

— Папа, ты помнешься! — вопила Дженни. — Па-па-а, перестань!

— Ладно, ладно, — усмехался я. — Мне все равно придется переодеваться… когда я обольюсь за столом!

Я преследовал их до самой кухни, потом мы притихли и стали помогать Нане — насколько она нам позволяла. Например, могли положить немного зелени на стол. Или принести чайный сервиз и новые свечи.

Нана явно желала не ударить лицом в грязь. Я не возражал: чем больше она старалась, тем вкуснее получалась еда.

После обеда, который получился великолепным — цыплята табака с жареным картофелем, спаржа, салат из свежей зелени и кокосовый пирог, — мы с Кайлой вышли на улицу. Я завел «порше» и повез ее к Мемориалу Линкольна и Тайдл-Бэйзин. Поставив машину, мы двинулись мимо Зеркального пруда. Вечером здесь было тихо и красиво. Почему туристы почти не приходят сюда после захода солнца?

— Все было замечательно, — сказала моя спутница, когда мы приблизились к памятнику Вашингтону. — Мне очень понравилось.

Я рассмеялся:

— По-моему, все было даже слишком хорошо. Ты заметила, как они старались?

Кайла ответила звонким смехом.

— Они меня любят.

— Три свидания за неделю. Наводит на размышления, да?

Она улыбнулась.

— Хочешь знать, на какие размышления это навело меня?

— Может, намекнешь?

— Я живу рядом.

— Ты доктор. Много знаешь о человеческой анатомии.

— А ты психолог и хорошо разбираешься в человеческой душе.

— Гремучая смесь. Кажется, нам будет очень весело.

Так оно и вышло.

Но на горизонте уже маячила Ее Величество Работа.

— Да, завтра буду на месте. Раньше не получится. Я немедленно закажу билет на рейс в Лос-Анджелес.

Я сам едва верил, что произношу эти слова.

Разговор с Фрэдом ван Олсбургом занял не более двух минут, и моя реакция была чисто автоматической, словно внутри сработала какая-то программа. Меня что, зомбировали? Какую роль я играю? Хорошего парня? Или плохого?

Мне действительно не терпелось побеседовать с Мэри Вагнер, не только из чувства долга, но и ради любопытства. Очевидно, полиция так и не смогла ее разговорить. Вот почему они попросили меня вернуться в Калифорнию. Тем лучше — я чувствовал, что дело еще не закончено, хотя Мэри, по всей видимости, была виновна.

Конечно, я не собирался улетать надолго. На следующий день, устроившись в отеле, я распаковал лишь зубную щетку. Это создавало ощущение мимолетности моего визита.

Встречу с Мэри Вагнер назначили назавтра, в десять утра. Я хотел позвонить Джамилле, но потом передумал — мне вдруг стало ясно, что между нами все кончено. Грустная мысль. Почему так произошло? Не знаю. Какой смысл взваливать вину на чьи-то плечи?

Большую часть ночи я провел, просматривая отчеты за последнюю неделю, которые ван Олсбург переслал мне в Вашингтон. Судя по тому, что там было написано, Мэри постоянно твердила о детях — Адаме, Эшли и Брендане.

Решение пришло само собой. Если Мэри не может думать ни о чем, кроме детей, завтра мы начнем с них.

Без четверти девять я уже сидел в комнате для допросов, как две капли воды похожей на ту, в которой недавно говорил с Мэри Вагнер. На сей раз охранники привели ее вовремя — с точностью до минуты. Видимо, несколько дней бесплодных допросов возымели свое действие.

Войдя в камеру, Мэри даже не взглянула в мою сторону и стала ждать, пока офицер прикует ее наручниками к столу.

Покончив с этим, охранник остался в помещении и занял пост возле двери. Это был не самый лучший вариант, но я не стал спорить. Может, в следующий раз мне удастся смягчить режим.

— Доброе утро, Мэри.

— Здравствуйте.

Ответ нейтральный — она просто следовала тюремным правилам. Глаза по-прежнему смотрели в сторону. Я подумал, не сидела ли она раньше за решеткой. И если сидела, то за что.

— Для начала хочу объяснить вам, зачем я здесь, — произнес я. — Мэри, вы меня слушаете?

Никакой реакции. Она только беззвучно сжимала и разжимала губы, упершись взглядом в стену. Я почувствовал, что она слушает, но не показывает виду.

— Вы уже знаете, что против вас собрано много улик. Вам также известно, что у нас есть определенные сомнения насчет ваших детей.

Мэри подняла голову, и ее взгляд стал буравить мне макушку.

— Тогда нам не о чем говорить.

— Наоборот. — Я достал карандаш и положил на стол листок чистой бумаги. — Я подумал, что вы захотите написать письмо Брендану, Эшли и Адаму.

В лице Мэри что-то дрогнуло, и на мгновение я узнал в ней прежнюю женщину. Во взгляде сквозило знакомое выражение тревоги и беззащитности. В такие минуты было очень трудно не испытывать к ней сочувствия — что бы она ни натворила прежде.

— Я не имею права снять с вас наручники, — продолжил я, — но вы можете передать мне все, что хотите сказать своим детям. Я запишу слово в слово.