Но я послушалась, будто именно этого приказа мне и не хватало. Уверенно сжала пальцы, с удивлением и восторгом ощутив, что нити Тьмы снова в моих руках.

Но как же тяжело их было удержать! Только бешеное упрямство и страх разочаровать мужчину, что стоял так близко за моей спиной, не позволили мне сдаться и отступить.

Драугр дернулся, мгновенно застыв на месте, и его глаза кроваво-красно полыхнули.

— Поздравляю, магиана Ирис, — спокойно произнес Дэйн, точно я не высшую нежить держала в руках, а котенка. — Вот вы и сделали невозможное. Подчинили драугра на первом же году обучения.

Я тяжело дышала, понимая, что отпускать мертвеца все еще нельзя. Но похвала сладким нектаром пролилась на сердце, так жаждущее внимания именно этого мужчины.

Дэйн отошел от меня чуть в сторону. Подул легкий ветерок, охлаждая спину, за которой стало неприятно пусто. Но с каждой минутой, что я сохраняла управление над сумеречной тварью, мне словно становилось легче. Как будто руки обретали привычку.

Дэйн в это время прошел чуть вперед и, глядя на поле перед собой, словно начал размышлять:

— Как вы уже поняли, магиана Ирис, драугр — разумная тварь. Он мертв и знает об этом. А потому его существование — самое ужасное, что может случиться с живым существом. Именно в этом и заключается корень его ярости на весь мир. И чтобы не почувствовать на себе эту ярость, вы должны контролировать каждый миг рядом с ним.

Ветер слегка развевал светлые волосы главы академии, а я не могла не любоваться его точеным аристократическим профилем, в котором каждая черта была абсолютно идеальна. Поэтому смысл его слов доходил до меня с легким запозданием.

Но в какой-то момент я поняла, о чем он говорит, и задумчиво сдвинула брови.

— Почему же тогда высшие мертвецы не считаются просто иной формой жизни? Ведь они обладают разумом и волей. Как, например, наша комендантша, госпожа Аделия Ром. Она ведь призрак, но абсолютно разумный.

Ректор повернулся ко мне, спрятав руки за спину, и посмотрел с легким удивлением.

— Да, во многих высших мертвецах разум весьма силен. Но все же его нельзя ставить на один уровень с живыми существами. Их мысли отравлены Тьмой, Лариана. Злобой и ненавистью на весь мир. На вас, например, за то, что вы живы, а они — нет. За то, что вы можете чувствовать боль и удовольствие, а они этого лишены. Ведь им не бывает горячо или холодно. Их кровь остыла, а сердце навеки остановилось…

На последних словах голос Дэйна подозрительно погрустнел, а серый пепел глаз подернулся поволокой дождя.

После того как ректор в очередной раз отвернулся, пряча взгляд, моему сердцу вдруг стало тесно в клетке из собственных ребер. В горле застыла горечь.

В этот момент с возрастающим отчаянием я почувствовала, будто все сказанное он примеряет на самого себя.

«Они не могут чувствовать боль и удовольствие. Их кровь остыла, а сердце остановилось…»

Ледяные мурашки пробежали по спине. Я снова вспомнила все то, что занимало мои мысли последнюю неделю. А именно: существует ли проклятие, убивающее Дэйна, или все же нет?

И хорошо, что сейчас, как никогда прежде ярко, вокруг меня кружили темные потоки. Тренировка с драугром помогла мне войти в нужное состояние, чтобы чувствовать магию практически кожей.

Я медленно моргнула и вновь посмотрела на ректора сумеречным зрением. Вокруг него огромными кольцами двигалась Тьма. Словно спирали хвостов громадных змей. Словно густой туман, который повиновался каждому движению своего хозяина. И этим хозяином был Люциан.

Его Тьма была велика, как океан, но она была приручена. Я видела силы, которыми он был способен управлять, но я не видела ничего, что отравляло бы его тело подобно телу хомяка.

Выдохнув с облегчением, снова моргнула, сосредоточившись лишь на безупречном профиле, очерченном прямым водопадом снежных волос.

— И все же я не понимаю, — проговорила уже гораздо спокойнее. — Да, мертвые не способны дышать, их тела не функционируют, как наши. Зато они могут не бояться смерти. Не бояться голода или болезней. А ведь это означает вечную жизнь! Многие живые позавидовали бы им, потому что лишены подобных привилегий. А значит, потеря человеческого сознания — это собственный выбор мертвых. Зачем злиться, если можно существовать… иначе?

Честно говоря, я и впрямь не понимала. Ведь если кровожадность изначально не заложена в природе нежити, значит, должны существовать вполне разумные и спокойные экземпляры?

Дэйн повернул голову и странно взглянул на меня.

Я, может быть, и успела бы задуматься над смыслом этого взгляда, если бы в этот момент внимание не привлек Леонар. Прежде краем глаза я замечала, что он, как и демонологи, бегает по полю, безуспешно пытаясь взять под контроль сразу всех зомби. И, честно говоря, скрыться от одиннадцати оживших трупов было не так-то просто.

Но теперь внезапно он остановился и разом приструнил десяток трупов. Одичавшим остался лишь один. Тогда этот десяток теперь уже послушных бойцов окружили последнего кольцом, не пуская того к тяжело дышащему некроманту.

Дэйн проследил за моим взглядом и тут же крикнул принцу:

— Не забывайте, магиан Альвис, что травмировать нежить запрещено! Так что скажите своим… «союзникам», чтоб не трогали бедолагу!

Даже с такого расстояния было заметно, как наследник империи устало вздохнул и кольцо зомби лениво расступилось перед ним. Леонар с последним неподчиненным мертвецом остались стоять друг напротив друга.

И в следующую секунду умертвие бросилось вперед. С чудовищной скоростью, которую от него было сложно ожидать.

Я ахнула, зажав рот рукой. Но не прошло и нескольких секунд, как принц с трудом поднял дрожащую руку и перехватил черные нити управления над последним зомби.

— Ну вот, а говорил: «Не смогу, не смогу…» — с легкой усмешкой сказал Дэйн и снова вернулся ко мне взглядом. — А насчет ваших слов, магиана. Это, безусловно, очень интересная теория. Но, как показывает практика, большинство высших мертвецов неконтролируемо меняются после смерти. Их тело уродуется некромантией, а следом за ним и сознание тоже. Эти существа уже нельзя назвать абсолютно разумными в нашем, человеческом, понимании. Возможно, одиночество и осознание собственной смерти полностью выжигает в них созидательную часть, оставляя лишь хаос и злобу. Но доподлинно это никому не известно.

Леонар Альвис медленно шел по полигону в нашу сторону. Он явно жутко устал, на лбу сверкали бисеринки пота. Но идеально прямая осанка и уверенная походка наследника империи и сейчас вызывали лишь уважение. За ним внушительной толпой шел строй обветшавших трупов.

— И все же, выходит, высшая нежить — это просто другая форма жизни, — никак не унималась я. — Ведь в глубинном смысле не плоть и кровь отличают нас от мертвецов, а способность любить, сопереживать, чувствовать тоску и радость, страсть и разочарование. Если эти чувства сохранятся…