— Виктор, — спохватываюсь. — Он не виноват. Это все Наргиза.

— Помолчи, — просит муж и крепко прижимает меня к себе, гладя по голове. — Тебя самому убить проще…

— Прости меня, — говорю шёпотом.

Получаю в губы несколько жёстких поцелуев и прячу нос на шее у мужа.

Ратмир издаёт долгий стон. Оглядываясь на него, вздрагиваю.

— Чем его? — хмурится муж.

— Тем же, чем и меня, — шепчу. — Поехали, пожалуйста, домой, — прошу Саида.

— Да, — на мгновение сжимает меня и решительно кивает. — Сама одеться сможешь?

— Да, — киваю.

Непослушными руками натягиваю на себя вещи. И, вцепившись в руку мужа, выхожу из квартиры. Весь коридор и подъезд заполнены людьми в форме. Они буквально разбирают студию на части, упаковывая предметы в целлофановые пакеты. На улице нас встречает Глеб и помогает мне сесть в машину. Саид остаётся на улице. Через стекло я слышу, что он звонит врачу и говорит, что мне нужна капельница. Да, действительно нужна.

Вопросов о том, что будет с Ратмиром задавать не хочется. Мне все равно, а муж лучше знает, как поступить.

Прислонюсь к подголовнику сиденья и только хочу скинуть с ног обувь, чтобы расслабиться, как дверь машины распахивается.

Не веря своим глазам, смотрю на отца.

— Как ты здесь… — начинаю и осекаюсь.

Потому что он вдруг стремительно наклоняется в салон и, зафиксировав мою голову в ладонях, целует в лоб. Также резко отстраняется и закрывает дверь.

Оглушенная, я опускаю тонированное стекло и смотрю, как он быстрым шагом удаляется к соседней машине, и чувствую, что плачу. Потому что папа в моем мире больше не плохой. Потому что он любит меня. Пусть и по-своему.

Саид сам садится за руль и блокирует двери. Оглядывается и смотрит на меня таким болезненно-глубоким взглядом, что я подаюсь вперёд и вжимаюсь в его щеку губами.

— Саид… — шепчу. Так много хочется всего сказать, но слова не идут. Горло сжато спазмом. Только если снова порыдать от облегчения.

— Домой, — коротко целует меня в губы муж. — Поехали домой, красивая, — говорит хрипло и заводит машину. — Потом поговорим.

Теона

Благодать… Это когда вот так. За окнами трещит мороз, в узкое окошко церкви светлым мерцающим маревом проникает солнечный свет, под иконами горят свечи, согревая тёплом, за спиной стоят близкие, а у тебя на руках копошиться малыш. Тяжёлый такой, улыбчивый бутуз девяти месяцев от роду.

Он сосредоточенно играется с моей резинкой для волос, которой перетянута выбившаяся из-под платка коса.

— Ты такой молодец, — с улыбкой шепчу ему, пока батюшка читает молитву. — Осталось совсем немножко потерпеть и пойдёшь к маме. Она стоит совсем рядышком и слушает, как ты себя ведёшь. Копит вкусное молочко. И папа тоже рядом, — перевожу взгляд на Алексея, который как раз в этот самый момент принимает от батюшки из купели первенца Северовых.

Их Филипп, по сравнению с Ником, кажется уже совсем большим. Все понимает, с интересом крутит головой и разглядывает старинные образа маленькой сельской церкви.

На крещении малышей настояла мама Сергея, которая не вынесла долгой разлуки с детьми и приехала в Россию на Новый год. Любительница русского размаха — она за два дня умудрилась организовать крестины на Рождество.

Батюшка осторожно забирает из моих рук Ника, погружает его три раза в купель и отдаёт на руки Северу. Он закутывает его в полотенце и что-то шепчет. В этот момент мне становится немного жаль, что рядом нету мужа. Что он не может разделить с друзьями этих, прекрасных, сокровенных моментов счастья их семей.

Но он был непреклонен. Остался ждать нас в машине, решив, что ему все-таки с другой верой неправильно присутствовать на таинстве.

Молодые отцы очень ловко справляются с сыновьями друг друга, надевая на них крестильные рубашки. Нам с Лесей, давней подругой Сони, остаётся только натянуть детям носочки.

На выходе из церкви нас несколько минут мучает фотограф, требуя общих фото, а завершается важный день праздничным ужином с шашлыками в доме Северовых и большим салютом.

— Ты чего загрустила, красивая? — шепчет мне в ухо муж горячим дыханием и обнимает со спины. — Замёрзла? Поедем домой?

— Нет, вроде, не замёрзла, — пожимаю плечами, глядя, как в ночном небе взрываются цветные «шапки». — Наверное, просто устала…

Необъяснимо слёзы накатывают на глаза. Судорожно вздыхаю.

— Эй, ты чего? — пугается Саид и разворачивает меня к себе лицом.

А я вдруг понимаю, в чем на самом деле дело. Сердце сжимается сладкой тоской, и заставляет меня уткнуться носом в колючий свитер мужа.

Я хочу ребёнка. Своего. От этого невероятного мужчины. И почему-то уверена, что он будет прекрасным отцом. Ничем не хуже своих друзей. Но сказать прямо? Нет, я так не могу…

— Папа звонил, — шепчу. — Амина на золотую медаль идёт, если последнее полугодие не запорет. Брат кандидата в мастера спорта получил. А ещё папа с Ясминой малыша ждут. Представляешь? Вчера на УЗИ ходили вместе.

— Передавай мои поздравления, — отзывается Саид и вглядывается мне в лицо. — Тебя расстроила эта новость?

— Нет! — мотаю головой. — Ты что? Я рада за них. И за всех…

— Теона, — муж поднимает мое лицо за подбородок и строго спрашивает. — Что случилось?

— Я тоже хочу, — говорю тихо и смущённо. — Сделай нам ребёночка… Пожалуйста.

— Ты же хотела доучится, — с сомнением склонив голову на бок, напоминает мне Саид.

— Я доучусь, — отвечаю уверенно и запальчиво. — Одно ведь другому не мешает. Правда? Или ты больше не хочешь? — теряюсь, вдруг допуская эту мысль.

— Дурочка, — шепчет Саид. — Как я могу не хотеть. Моя любимая, — горячие поцелуи рассыпаются по моему лицу: щеки, нос, губы… — маленькая, родная девочка.

— Поехали домой, — прошу, повисая на его шее и чувствуя, как кровь начинает бежать по венам быстрее, устремляясь вниз живота. По позвоночнику прокатывается озноб возбуждения. — Я хочу тебя…

Саид будто срывается. Стискивает меня в руках и впивается в губы жестким поцелуем.

— Гостевая комната, если что, свободна, — многозначительно хмыкает голос хозяина дома над нашими головами.

Я смущенно отрываюсь от губ мужа и ложусь щекой ему на грудь, наблюдая, как Сергей проносит мимо нас детский снегокат

— Пойдём? — вдруг тянет меня Саид в дом.

— Нет… — мотаю головой, ощущая, как кровь бросается в лицо, — это же неприлично. Все будут знать, что мы делаем. Время восемь вечера.

— Они и так знают, что мы это делаем, — искренне смеется муж. — Более того, сами очень любят этот процесс.