На следующий день адвокатам Фуке было приказано прибыть в Фонтенбло.

Обе знаменитости приехали тотчас. Д’Артаньян галантно распахнул перед адвокатами двери новой камеры Фуке. Оба старых мэтра остановились на пороге. Гасконец торжественно прочел приказ короля – все встречи Фуке с адвокатами и подготовка к процессу должны проходить в присутствии охраны. Но адвокаты остались стоять на пороге, в камеру они не вошли. Оба заявили, что отказываются встречаться со своим клиентом на таких условиях.

– Мы не сможем честно исполнять нашу работу, не имея права говорить с клиентом наедине. Я, к примеру, плохо слышу, поэтому господину Фуке придется кричать, чтобы я мог его услышать и обсуждать с ним его защиту. Но это обсуждение будет услышано надзирателем, о нем будут знать все. Защита превратится в комедию. Такие же проблемы у моего коллеги, как вам известно, человека тоже немолодого. Прискорбно сообщить, что наш возраст не дает нам возможности исполнить волю Его Величества.

Неожиданно Фуке, стоявший на пороге камеры и бесстрастно слушавший разговор, разразился целым монологом:

– До какого еще унижения хотят довести беззащитного человека?! С завтрашнего дня я не буду есть. Я объявляю голодовку и откажусь отвечать на вопросы следователей.

Д’Артаньян тотчас торопливо предложил компромисс, обговоренный с королем:

– Сударь, при ваших беседах с адвокатами присутствовать буду только я. Клянусь честью, я обязуюсь хранить в тайне все, что касается вашего дела. Слово чести д’Артаньян не нарушит никогда, ни для кого. Но даю вам также слово, если вы заговорите с адвокатами о чем-нибудь, кроме вашего дела, я немедленно сообщу Его Величеству.

Это был век, когда честь для истинных дворян была важнее королевских милостей. Фуке не сомневался в гасконце.

Он смирился. Сделал знак адвокатам, и те вошли в камеру.

Фуке решил устроить пробу сил перед процессом. Во время очередного допроса он заявил следователям о незаконности присутствия постороннего при его встречах с адвокатами. Он потребовал обсуждения в парламенте королевского приказа. Парламенту пришлось согласиться. По поводу решения короля началась целая дискуссия. За дискуссией внимательно следил король. Это была проверка – приживается ли новый порядок, когда любые приказы короля, даже противоправные, тотчас выполняются. Все произошло именно так. Судейские возмущались в кулуарах, но восстать публично против королевского приказа не осмелились. Раболепие победило. Глава суда на готовившемся процессе, честнейший месье д’Ормессон, очень страдал, отлично зная, что происходит нарушение законных прав узника. Но и он не посмел сопротивляться королю. Парламент одобрил решение короля. Проба сил перед процессом закончилась легкой победой Людовика. Фуке и его глуховатым адвокатам пришлось смириться.

Теперь мушкетер законно присутствовал при посещениях адвокатов.

Все это время д’Артаньян продолжал убеждать Фуке пойти на мировую с королем. Но опять – тщетно.

Наступил август. Месяц выдался прохладный, пошли дожди, и уже в середине августа король решил вернуться в Париж вместе с обвиняемыми.

Все те же кареты, запряженные шестерками лошадей, и повозки с документами… Длинный поезд, окруженный мушкетерами, поскакал в Париж – в Бастилию.

Д’Артаньян опять продемонстрировал Фуке великодушие и дружбу. У него был приказ короля: нигде не останавливаться. Гасконец не останавливался. Но, проезжая через Шарантон, приказал повернуть к дому, где жила опальная семья Фуке, высланная из Парижа. У самого дома госпожи Фуке д’Артаньян велел пустить лошадей шагом. Вся семья Фуке – жена и дети – выбежала на улицу. Лошади еле-еле плелись, и д’Артаньян разрешил Фуке высунуться из окна кареты. Фуке сумел поцеловать жену и детей. Он не видел их три года.

По возвращении в Париж допросы возобновились все в том же Арсенале, в двух шагах от Бастилии.

Возобновились и модные прогулки дам у стен Бастилии.

20 ноября г-жа де Севинье написала своему другу г-ну де Помпонну: «Я вновь сумела увидеть нашего дорогого узника. Его вывели из Арсенала под охраной целого отряда мушкетеров и вели к тюремной карете… Он попросил д’Артаньяна разрешить ему поразмяться после допросов и погулять у кареты. Д’Артаньян любезно разрешил. Я слышала, как, прогуливаясь у кареты в сопровождении господина д’Артаньяна, Фуке спросил, что за работы проводятся у Арсенала. Д’Артаньян объяснил, что это строят бассейн для фонтана. Тогда он попросил разрешения подойти поближе и начал высказывать рабочим свои замечания. Потом, повернувшись с улыбкой к д’Артаньяну, сказал: «Вам, должно быть, странно, что я вмешался? Дело в том, что раньше я неплохо разбирался в строительстве фонтанов». Видимо, бедный месье Фуке вспомнил свой любимый Во-ле-Виконт! В это время он наконец увидел меня и поклонился. Те, кто любит г-на Фуке, находят подобное спокойствие и присутствие духа достойным восхищения».

Между тем допросы заканчивались, и начинался процесс, где король по-прежнему ждал покаяния олигарха.

16 ноября 1664 года начались судебные заседания. Генеральный прокурор обвинил суперинтенданта в расхищении государственных средств, в оскорблении Его Величества. Он потребовал смертной казни через повешение на площади перед Бастилией. Долго читал бесконечные пункты обвинения. Эти пункты были составлены королем и Кольбером. Обвинений было множество, и часто они были вздорны, мелочны и нелепы до смешного.

Сначала король и Кольбер велели суду разбирать преступный «план восстания». Обвинение назвало его «подготовкой восстания против Франции и короля». Это был главный козырь обвинения. Но Фуке хорошо подготовился. В своей речи он признал, что действительно мечтал поднять восстание. Но, упаси боже, отнюдь не восстание против Франции и Его Величества. Но против воровства и коррупции кардинала Мазарини, от которого собрался защитить короля, Францию и себя лично. «Впрочем, – добавил он с усмешкой, – мне бессмысленно отвечать на это обвинение. Ибо это не было восстание. Но всего лишь замысел восстания, от которого по зрелом размышлении я отказался. Но наш справедливый закон, как известно, не наказывает за замысел и карает только за его осуществление. Стоит ли терять время и долго останавливаться на обсуждении неосуществленного замысла?»

Прочитав речь Фуке, король пришел в неистовство. Канцелярия короля сообщила судьям, что им следует считать «замысел» «восстанием» и сурово наказать за «замысел», ибо так хочет король. И раз навсегда запретить обвиняемому играть словами!

Но даже послушный суд не решился это сделать, ибо это означало превратить процесс в посмешище. До какой бездарной наглости доходит Власть, когда она одержима жаждой мщения!

По окончании заседания, вернувшись с Фуке в Бастилию, д’Артаньян продолжил убеждать Фуке, что ему должно торопиться признать свои преступления. Только тогда король дарует ему помилование. Но Фуке в ответ лишь усмехался:

– Не повторяйтесь, д’Артаньян! Его Величество отнял у меня слишком большое состояние, чтобы выпустить меня на волю. Он слишком несправедливо поступил со мной, чтобы простить меня. Отпущенный на свободу, я буду живым укором… да и состояние придется возвращать. Но забрать деньги просто, вернуть их куда сложнее. Вам следует понять, мой друг: моя карта бита до начала игры! Но я, которого заставили участвовать в балагане, именуемом судом… постараюсь это сделать с достоинством и пользой для Франции.