— Вы просто очень расстроены. Мы все расстроены. Зачем же…

— Вы выбрали его. Не Майки. Не кого-то из ваших людей из КБР. Полицейского-чикано.[11]И послали именно его.

— Хулио! — резко произнес его отец. — Ты не имеешь права говорить такие вещи.

— А вы ведь не все знаете о моем брате. Вам известно, что он хотел поступить на службу в КБР? Но его не взяли. Из-за национальности.

Полный абсурд. Во всех правоохранительных учреждениях Калифорнии, включая и КБР, процент латиноамериканцев довольно высок. Лучшая подруга Кэтрин и коллега по работе в Бюро, сотрудник отдела особо опасных преступлений агент Конни Рамирес имела больше наград, чем какой-либо другой сотрудник их Бюро за все время его существования.

Впрочем, гнев Хулио был вызван вовсе не незначительным представительством национальных меньшинств в государственных учреждениях штата, а страхом за жизнь брата. У Дэнс был огромный опыт работы с людьми в таком состоянии. Подобно отрицанию и депрессии истерические вспышки гнева представляли собой одно из наиболее характерных состояний тех подозреваемых, которые лгали во время допроса. Когда у кого-то начинается истерика, наиболее рациональный подход — позволить ему излить эмоции. Приступ сильного гнева обычно не длится более нескольких минут.

— Конечно, для работы у вас он не подходил, но вполне подходил для того, чтобы послать его в огонь.

— Хулио, пожалуйста! — взмолилась его мать.

— Не надо, мама! Неужели ты простишь им, что они послали на смерть твоего родного сына?

Слезы текли по напудренным щекам женщины, оставляя на них широкие следы.

Молодой человек вновь повернулся к Дэнс:

— Вы послали туда парня-латинос, чуло.

— Хватит! Довольно! — крикнул его отец и схватил Хулио за руку.

Молодой человек вырвал руку.

— Я позвоню знакомым газетчикам. У них там есть репортер, и он выведет вас на чистую воду. Они расскажут об этом во всех новостях.

— Хулио… — вновь начал О'Нил.

— Замолчи, иуда. Ведь вы работали вместе. И ты позволил принести его в жертву. — Хулио достал мобильный телефон. — Я звоню им. Сейчас же. Вы узнаете!..

— Мы не могли бы побеседовать с вами наедине? — сказала вдруг Дэнс.

— А, испугались?

Агент отошла в сторону.

Приготовившись к сражению, Хулио повернулся к ней лицом, держа телефон, словно нож, и наклонился достаточно близко к ней, так что практически вошел в ее личную зону.

Это и было ей нужно. Кэтрин не отступила ни на дюйм, пристально глядя ему в глаза.

— Мне очень жаль вашего брата, и я понимаю, насколько тяжело вам сейчас. Но я хотела вас предупредить, что вам меня не запугать.

Молодой человек горько рассмеялся.

— Вы просто…

— Послушайте, — спокойно произнесла Кэтрин, — нам неизвестно наверняка, что произошло, но мы знаем, что заключенный разоружил вашего брата. Ваш брат держал преступника на прицеле, а потом по непонятной причине утратил контроль над ситуацией и не смог воспользоваться оружием.

— Вы намекаете на то, что он сам во всем виноват? — спросил Хулио. Он был потрясен.

— Да, именно на это я и намекаю. Виновата не я и не Майкл. А ваш брат. Конечно, подобный просчет не делает из него плохого полицейского. Но просчет есть просчет. И если вы сейчас привлечете прессу, названный факт, естественно, станет всеобщим достоянием.

— Вы мне угрожаете?

— Я просто вполне официально заявляю вам, что не позволю помешать нашему расследованию.

— О, вы не понимаете, что делаете, леди. — Он повернулся и бросился по коридору.

Дэнс молча смотрела ему вслед, стараясь успокоиться. Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем вернулась к остальным.

— Мне очень стыдно за моего сына, — сказал мистер Миллер, обняв жену за плечо.

— Он просто очень расстроен, — ответила Дэнс.

— Не придавайте значения его словам. Очень скоро он сам будет жалеть о происшедшем.

Дэнс, впрочем, сомневалась, что Хулио на самом деле когда-нибудь пожалеет о своих словах. Тем не менее она была твердо уверена, что звонить репортерам он тоже не станет.

— Хуан всегда говорил о вас много хорошего, — обратилась миссис Миллер к Майклу. — Он ни в чем вас не винит. Да и вообще никого. Я уверена.

— Хулио очень любит брата, — постарался успокоить их О'Нил. — Он беспокоится за его судьбу.

Появился доктор Ольсон. Спокойный худощавый мужчина сообщил присутствующим последние новости о состоянии больного. Собственно, ничего нового практически и не было. Его все еще пытались стабилизировать. Как только им удастся устранить опасность шока и заражения, Хуана переведут в крупный центр ожоговой терапии. Положение крайне серьезно, признал доктор. Он не мог с уверенностью сказать, выживет ли пациент, но врачи делали все, что в их силах, чтобы спасти его.

— Он что-нибудь говорил о нападении? — спросил О'Нил.

Врач смотрел на монитор ничего не выражающим взглядом.

— Он произнес несколько слов, но они были совершенно непонятны.

Родители продолжали рассыпаться в извинениях за грубое поведение своего младшего сына. Дэнс потратила еще несколько минут на то, чтобы их успокоить, затем они с О'Нилом распрощались со всеми.

Выходя из госпиталя, детектив нервно теребил ключи от машины.

Любой эксперт по кинесике знает, что сильные чувства невозможно сдержать. «Сдерживаемые эмоции почти всегда проявляются в том или ином виде телесных движений», — писал Чарльз Дарвин. Обычно в движении кистей рук, пальцев, постукивании ногой. Нам гораздо легче держать под контролем слова, взгляды, мимику, но конечностями управлять намного сложнее.

Майкл О'Нил и не подозревал, что нервно поигрывает с ключами.

— Его лечат лучшие здешние врачи, — сказала Кэтрин. — И моя мама присмотрит за ним. Ты ведь ее знаешь.

Улыбка настоящего стоика. В умении держаться с О'Нилом трудно было соперничать.

— И ведь они на самом деле иногда творят чудеса, — продолжала она, естественно, не представляя, что врачи могут и чего не могут в данном конкретном случае.

За последние несколько лет у нее с О'Нилом была масса поводов посочувствовать друг другу — в основном профессиональных, иногда личных, как, к примеру, гибель ее мужа или медленно, но неуклонно ухудшающееся состояние отца Майкла. Но утешать друга — неблагодарная задача. Порой от неизбежных в подобных ситуациях банальностей становится еще тяжелее. И притом обоим. Часто обычное присутствие близкого человека рядом помогает лучше любых слов.