Впрочем, успех КПРФ нельзя преувеличивать. Парадоксальным результатом нового, разработанного по инициативе кремлевских аналитиков избирательного закона, оказалось то, что компартия получила почти абсолютное большинство мест в Думе, не набрав и четверти голосов. Из более сорока соперничавших блоков и партий требуемый законом пятипроцентный барьер прошли лишь четыре — КПРФ, ЛДПР, «Яблоко» и «Наш дом — Россия», суммарно получившие чуть более 50%. В одномандатных округах, где для победы достаточно было простого большинства, некоторые кандидаты проходили, набрав 12—15% голосов. Коммунисты получили явное преимущество как самая крупная партия, имевшая стабильное влияние во всех регионах страны. Их уровень поддержки колебался от 15% в «белых» регионах (Москва, Петербург, Нижний Новгород и т. д.) до 30% в «красных» (нечерноземная Россия).

Коммунисты пришли в Думу 1995 г. крупнейшей партией с президентскими амбициями. Однако парламентские выборы в условиях ельцинской «второй республики» ничего не решали. Настоящая борьба должна была развернуться в 1996 г. вокруг выборов президента. И здесь власть проигрывать не собиралась.

ВОЙНА

В 1995 и 1996 гг. режим Ельцина явно ставил своей целью доказать, что Конституция работоспособна, что власть можно удерживать с помощью выборов, а оппозиционный парламент держать под контролем, не прибегая к стрельбе из танков. В целом эта задача была решена успешно, но фоном для избирательных баталий оказались кровопролитные сражения в горах Чечни. Более или менее демократические процедуры в столице дополнялись бомбардировками деревень и бесправием российских солдат на Кавказе.

Война в Чечне была начата накануне парламентских выборов 1995 г. Она призвана была стать «маленькой победоносной войной», поднимающей рейтинг власти. Победителей не только не судят, им прощают все — и стрельбу по парламенту, и развал экономики, и обнищание народа. Победоносного похода не получилось. Тем не менее по-своему чеченская война сработала на укрепление ельцинского режима — хотя и не таким образом, как первоначально планировали в Кремле.

В конце 1994 г. правительство Черномырдина преподнесло неожиданные подарки деловым кругам и населению. 2 декабря агенты Главного управления охраны (ГУО), своеобразной личной спецслужбы президента Ельцина, более часа избивали у дверей московской мэрии сотрудников МОСТ-банка — одного из самых влиятельных финансовых учреждений страны. Затем сотрудники ГУО затеяли драку с агентами ФСК (бывшего КГБ). После протестов банкиров президент пообещал разобраться и действительно разобрался — уволил в отставку начальника московского ФСК.

Спустя десять дней 40-тысячная танковая колонна вторглась на территорию мятежной Чеченской республики, по дороге обстреляв мирные села и убив министра здравоохранения соседней Ингушетии. Бомбардировщики и артиллерия обрушили тонны бомб и снарядов на столицу Чечни город Грозный, построенный в XIX в. русскими генералами для устрашения чеченцев.

Несмотря на пропагандистскую кампанию на телевидении, антивоенное движение стало быстро набирать силу. Не оправдалась в первую чеченскую войну и надежда правительства сыграть на предрассудках русских против кавказцев. Напротив, судя по опросам, отношение русских к чеченцам, ставшим жертвами агрессии, изменилось в лучшую сторону. Немаловажную роль сыграли и сообщения прессы об артиллерийских обстрелах и бомбежках, от которых больше всего пострадало русское население Грозного.

Война против Чечни была тем более нелепа, что правительство России в течение трех лет позволяло правившему там генералу Джохару Дудаеву делать все, что ему вздумается. Со своей стороны Дудаев, провозгласив независимость от Москвы, ничего не предпринимал, чтобы сделать ее реальной. На территории Чечни продолжали действовать российские законы, имел хождение российский рубль. Не было ни пограничного контроля, ни собственной таможни. Жители Чечни оставались российскими гражданами, решавшими свои проблемы через соответствующие структуры Российской Федерации. Налоги из Чечни не поступали, но периодически отказывались платить налоги и другие российские регионы.

Единственное, что сделал Дудаев, это создал вооруженные формирования, подчиненные ему лично, точно так же, как это сделали Ельцин и мэр Москвы Юрий Лужков. Кроме того, к радости филателистов была выпущена серия почтовых марок с портретом Дудаева, по качеству напоминающая этикетки со спичечных коробков.

Дудаев стремился не столько к независимости, сколько к тому, чтобы добиться особого статуса для Чечни в рамках России или будущего Евразийского союза, про необходимость которого генерал говорил неоднократно. В свою очередь московские политики без особой тревоги смотрели на происходящее в Чечне. Полунезависимая республика была прекрасным местом для отмывания украденных в столице миллионов и контрабанды оружия, на чем грели руки люди из московских правящих кругов.

Но кризис режима, экономический развал и неизменные неудачи во всех сферах внешней и внутренней политики заставляли окружение Ельцина искать пути спасения. Проваливая конструктивную деятельность, политические кризисы ельцинское правительство неизбежно выигрывало. Чем более явной становилась перспектива поражения на выборах, тем более необходимо было спровоцировать кризис. Маленькая победоносная война выглядела привлекательным способом поднять популярность власти, подавить оппозицию, а заодно, возможно, отсрочить выборы и избавиться от слабонервных в собственных рядах.

Как и следовало ожидать, после того, как второй раз за полтора года в стране начались военные действия, у многих «демократических» политиков нервы сдали. Особенно нервничали те, кто был связан с Дудаевым по прежним делам. Запротестовали Гайдар и большинство фракции «Выбор России». Неожиданно для себя они оказались в одном лагере с левыми и коммунистами. Если бы за год до начала первой чеченской войны какой-нибудь зарвавшийся аналитик предположил, что поклонники Гайдара вместе с последователями Анпилова будут скандировать на Пушкинской площади «Банду Ельцина — под суд!», его бы заподозрили в приступе маниакального бреда.

12 декабря на Пушкинской площади были все — от сторонников Анпилова до последователей Гайдара. Но преобладали красные знамена, и думские либералы чувствовали себя неуютно. В Государственной думе на первых порах против войны выступили коммунисты и группа Явлинского, но ни те ни другие не готовы были возглавить внепарламентское антивоенное движение. Правда, по мере того как стихийное недовольство войной росло, в политических кругах желание критиковать ее убавлялось: Геннадий Зюганов и возглавляемая им Компартия РФ никогда не отличались особым интернационализмом. Солидарность с военными начальниками, обещавшими разгромить дудаевские бандформирования, была для них естественнее солидарности с солдатскими матерями, требовавшими вернуть домой своих сыновей.

Зато Ельцина, уже не в первый раз, поддержал Жириновский. О солидарности с правительством заявил и Александр Баркашов, лидер наиболее известной в стране неофашистской группы Русское национальное единство. В 1993 г. присутствие баркашовцев у Белого дома оказалось достаточным основанием, чтобы официальное телевидение обвинило всех сторонников парламента в «фашизме». А полтора года спустя Баркашов уже выступал по государственному телевидению в поддержку Ельцина. Зато резким нападкам властей подверглись «демократические» средства массовой информации, в октябре 1993 г. дружно защищавшие Ельцина.