– И все-таки она за тобой поехала.

– Да я просто не оставил ей выбора. Мы ведь ничего друг другу не обещали, я был свободен в своих решениях. И когда она убедилась, что я твердо намерен уехать, объявила, что последует за мной. Я был рад, хотя… не могу сказать, что безмерно счастлив. Я знал, что вынудил ее к этому. Впрочем, она не прерывала связей со столицей.

Это занятие – упрятывать в чемоданы и коробки все вещи Филиппины – пробуждало у Виржила ностальгию по прошлому, заставляя исповедоваться, что случалось с ним крайне редко.

– Но она хорошо адаптировалась здесь, – заметила Клеманс.

– Да, хорошо, – и мне в конце концов стало казаться, что мы с ней когда-нибудь создадим семью. Но тут-то я и обнаружил, какая пропасть нас разделяет. В свои тридцать лет она хотела продолжать жить как в двадцать. А ты в последнее время воплощала собой все то, что ее раздражало.

– Я?

– Да. Ты и не догадывалась? Как мне хотелось, чтобы мы с ней были похожи на вас с Люком! Я завидовал вашему счастью, тому, что у вас такие чудесные дочки; мечтал о том же, и это ей жутко не нравилось. Она считала такую жизнь серенькой, посредственной… И в результате, как ты понимаешь, именно это и привело к разрыву.

Виржил заклеивал скотчем очередную наполненную коробку, когда в коридоре раздался голос Люка:

– Вы здесь?

Не успели они ответить, как дверь распахнулась, и Люк пристально оглядел их обоих, по очереди, потом заметил беспорядок, царивший вокруг них, в комнате, и его подозрительный взгляд тотчас сменила улыбка облегчения.

– Ах вот что… вы пакуете вещи?

– А ты думал, мы занимаемся чем-то другим? – бросил Виржил ледяным тоном.

– Да нет, я… ничего такого…

– Люк, черт возьми!

И Виржил направился к двери, бесцеремонно оттолкнув друга.

– Да погоди же! – крикнул тот и, нагнав Виржила на площадке, схватил за плечо.

– Виржил, постой, я ничего такого не думал, просто…

– Ты бы посмотрел на себя в зеркало, Люк! Я этого не потерплю. Ты оскорбил нас обоих, и меня и Клеманс.

– Но вы куда-то пропали на целый час, и…

– И что?

– Да ничего.

– Ничего? Ты демонстрируешь свои подозрения самым недостойным образом. И теперь если я случайно окажусь где-нибудь наедине с Клеманс, то поневоле буду чувствовать себя виноватым, чего со мной до сих пор никогда не бывало. Я ведь тебя знаю как облупленного и сразу понял, что ты думал в тот момент, когда открывал дверь, что ты…

– Да замолчи, наконец! Как ты можешь подозревать меня в такой низости?! Я доверяю своей жене, как доверяю тебе! Я ни в чем вас не подозревал. Просто подумал, что вы обсуждали ситуацию, что она хотела узнать твое мнение – остаться здесь или уехать, продать шале и снять квартиру; все это буквально сводит ее с ума. Она уверена, что ты ей дашь разумный совет, как это всегда бывало. А вообще-то, если хочешь знать, да, я ревную к тому доверию, которое она тебе оказывает. Ревную к тому, что она придает такое значение твоему мнению. Вот и все. Эй, ты меня слышишь?

Несколько мгновений Виржил, выбитый из колеи, пристально смотрел на Люка.

– По-моему, мы уже как-то ссорились из-за этого.

– Да, я прекрасно помню, что обещал себе никогда больше не возвращаться к этим нелепым подозрениям. И у меня их нет. Теперь ты должен мне поверить. Поверь, прошу тебя.

Они оба так пристально смотрели друг другу в глаза, что не сразу заметили подошедшую Клеманс.

– Что здесь происходит? – поинтересовалась она и, нахмурив брови, пристально оглядела их обоих. – Вы о чем-то спорили? О чем же?

Поскольку они оба смущенно молчали, Клеманс обратилась прямо к мужу:

– Ты можешь мне сказать, в чем дело?

Видя, что Люку грозит супружеский скандал, Виржил поспешил ему на помощь:

– Ничего серьезного, Клем, дорогая. Просто Люк считает, что ты не должна целыми часами складывать вещи Филиппины. И я признаю, что он прав, – я злоупотребил твоей добротой. Мне следовало заняться этим самому.

– Да не о чем тут спорить, я уже закончила, все вещи уложены. Если бы я не занялась этим сама, ты бы напихал в чемоданы рубашки и майки вперемешку с остальным. Думаю, Филиппине и так достаточно грустно, не хватало еще прислать ей кучу смятых одежек.

– Ты абсолютно права. Ладно, спасибо тебе за помощь, и – тем хуже для этого ворчуна Люка! Он сейчас мрачно настроен… Но наш спор пришелся кстати: он заставил меня подумать об одной проблеме. Когда Кристоф с Вероникой уедут и Филиппины здесь не будет, покупка продуктов ляжет на твои плечи, как на единственную женщину в доме, а это совершенно неприемлемо.

– Да ничего страшного, чуть больше, чуть меньше… Но ты ведь уже попросил нашу уборщицу приходить чаще?

– Да, и настаиваю на этом. Между прочим, она прекрасная кухарка и могла бы готовить для нас, а мы бы только разогревали. Так что можешь смело поручать ей все, что отнимает у тебя слишком много времени, – не беспокойся, расходы я беру на себя.

И Виржил, обернувшись к Люку, насмешливо спросил:

– Ну, теперь ты доволен, господин ворчун?

В этот момент Клеманс услышала, что ее зовут девочки, и оставила мужчин одних. Люк сдержал улыбку и поднял глаза к небу:

– Тебе следовало быть не хирургом, а зубным врачом, Виржил.

– Это еще почему?

– Потому что ты врешь, как зубодёр! [18]

– Давай-давай, жалуйся, а ведь я помог тебе. Я уверен, что ревность – тот порок, который Клеманс никогда больше не потерпит.

– Да, знаю.

– Ну так вот: в следующий раз, когда я останусь наедине с твоей женой, будь любезен не врываться в комнату так, как сегодня…

И Виржил неожиданно ткнул кулаком в плечо Люку, который чуть не потерял равновесие и поднял руки вверх в знак примирения.

– А что, если нам прокатиться на лыжах в воскресенье? А то снег скоро растает…

– На Жу-де-Лу снега еще предостаточно; можно подняться туда вместе с девочками.

– Они будут в восторге!

Каждый раз, еще с лицейских времен, когда Виржилу и Люку случалось повздорить, им хватало всего нескольких минут, чтобы помириться. Однако сейчас Люк ясно сознавал, что перегнул палку. Заподозрить Виржила и, хуже того, Клеманс – это было совсем уж недостойно.

Он и сам не понимал, откуда взялось это низкое подозрение, которое грозило надолго омрачить двадцатилетнюю дружбу. Неужели причиной тому было возвращение Этьена, так мучившее его? Воспоминания о бурном разводе Клеманс, его чувство беспомощности в то время, его надежды, смешанные с боязнью, что она снова покорится власти своего извращенца-мужа, которого он ненавидел, и бой, который ему пришлось вести, чтобы вырвать ее из когтей этого чудовища, – все это ранило его душу и в конечном счете оставило в ней незаживающие раны. Теперь ему надо было постараться окончательно залечить их, если он хотел обрести душевное спокойствие, а главное, сохранить мир и благоволение под крышей своего дома.