и обратно. И хоть Даор все еще был на него зол, все же серое, уставшее лицо, и эти нервные движения выдавали серьезное страдание этого обычно хладнокровного мужчины.

— Теа, как Келлан? — спросил Келлфер, все так же не садясь. Он обращался к ней, но смотрел на Даора.

— Благодаря герцогу Кариону жив, — ровно ответила Теа, поднимаясь. — Мне нужно больше информации от вас, директор, и тогда я смогу приняться за дело.

— Теа, оставьте нас, — попросил Келлфер.

Целительница вышла, прикрыв за собой дверь, а Келлфер сел на ее место. Даору даже показалось, что глаза друга увлажнились.

— Так ты его спас.

— Да.

— Спасибо. Ты мог оставить его в лесу и сказать мне и всем остальным, что он убил себя. Все бы поверили, ты знаешь.

— Если бы я решил его убить, то не оправдывался бы, — осадил его Даор.

— И все же спасибо, что не воспользовался случаем. Я у тебя в долгу.

— Он приказал Алане.

— В большом долгу.

— Впервые в жизни, — задумчиво сказал Даор, — дело не в долге. Не заблуждайся. Если бы он сам не оглушил себя, и если бы Алана не бросилась его защищать и умолять ему помочь, я бы не принес его сюда.

Некоторое время они сидели молча. Келлфер не поднимал на Даора глаз.

— Мне действительно очень жаль, — вдруг сказал Келлфер голосом куда более бодрым, и Даор отметил, что друг сделал для себя какие-то выводы и даже пришел в себя. — Но посмотри иначе: что теперь будет? Ты заинтересован в Тамалании — отлично, теперь Келлан тебе не помешает. Я мог по-разному отзываться об этой девушке, но она осторожная и внимательная. Ни одна дружащая со своим разумом женщина не останется с мужчиной, который причинил ей такие страдания. Я знаю людей. Даже если сейчас она льстит себе мыслью, что понимает Келлана и будет любить его любым, со временем ей станет все сложнее и сложнее находиться с ним, прошлое ее не отпустит. На этих отношениях поставлен жирный крест, как ты и хотел.

— Любить? Ты думаешь, твой сын был бы мне серьезным соперником? — зло поинтересовался Даор.

— Да, — прямо взглянул на него Келлфер. Теперь он вел себя не так размазанно, а вполне привычно. — Она же светлая. А ты, насколько я понимаю по тому, что девушка еще не в твоей постели, не хочешь ее ломать. Если она уговорила тебя сохранить ему жизнь раз, уговорила бы и второй.

Проницательность и прямота Келлфера, умение точно и емко охарактеризовать вещи, всегда нравились Даору. Келлфер хорошо понимал людей, это было абсолютной правдой. Но что ценнее, он хорошо понимал и светлых, так сильно отличавшихся от них обоих. Даор с досадой подумал о том, как ошибся с Юорией: нужно было отвести Алану в Приют и вернуться за племянницей, он же хотел швырнуть черную леди Алане как подарок — и во всем просчитался. Алана плакала, скрывая от него слезы, и все же не обрекла Юорию на страдания, хотя видит Тьма, одного ее слова про наказание было бы достаточно. Вместо этого девочка извинилась, предполагая, что рушит его планы, уверенная, что и так задолжала ему за спасение, и непринужденный легкий разговор, который они вели, следуя через выгоревший лес, на этом прекратился. Возможно, девочка вернулась к тому дню — и поняла, что черный герцог не мог не знать о нем.

Даор вспомнил, как обнял ее, пытаясь загладить эту неожиданную оплошность, и как девочка выскользнула куницей из его рук, не желая его прикосновений.

Да, Даор предполагал, что друг прав, и ситуация сложилась для него удачно.

Но когда вспоминал растерянное, отсутствующее лицо Аланы… Нет, он не сделал бы этого такой ценой. Жизнью кого-то другого, но не ее страданиями. В конце концов, ему некуда было торопиться.

И все же не воспользоваться ситуацией было бы глупо.

— Келлан не должен приходить в себя, пока мы не уедем, — сказал он Келлферу.

— Конечно, как раз хотел сказать об этом Теа, — согласился Келлфер, закидывая ногу на ногу. — На самом деле, заговор-то слабенький. Попал хорошо, хоть я давно этого не делал. Но оглушение в любом случае прервет его действие, так что Келлан проснется здоровым.

— Тем более, — с нажимом повторил Даор. — Я не хочу, чтобы твой ребенок касался моей женщины.

— Я понял, — склонил голову Келлфер.

32. Алана

Алана проснулась очень рано, когда небо еще синело ночной темнотой, лишь неровно обуглившись рассветом по краю. Что-то толчком пробудило ее, и она резко, с колотящимся сердцем, села на кровати, оглядываясь, словно кто-то пришел навредить ей, но ничего не увидела. Небольшая келья, где ее оставили отсыпаться, была все такой же пустой: ровные белые стены, покрытые слабо дрожащими в темноте едва заметными знаками, похожими на свежий след воды на извести, широкая, жесткая приятной упругостью кровать, два стула с высокими спинками и ничем не занавешенное овальное окно, смотрящее на восток. Перед окном, следуя веянию неспокойного ветра, рывками проносились ветви падуба с редкими красными костянками. Рассветная полоса ширилась на глазах, вызывая отчего-то тревогу, а меняющееся небо с быстро плывущими облаками окрашивалось светлой лазурью и янтарем.

Алану устроили на самом верхнем этаже. В скворечнике для уставших птичек, как сказала ей наставница Теа, прежде, чем опустить на Алану какой-то сонный заговор, от которого девушку мгновенно сморило. Сон был легким, ей ничего не снилось, и очнулась девушка отдохнувшей. Наставница Теа была очень заботливой, объяснила, что произошло с Келланом и успокоила, что через пару-тройку дней он уже будет на ногах. Она даже сказала что-то черному герцогу, и тот, кивнув, ушел. Здесь, в Приюте, в целительском корпусе, Алане вряд ли что-то угрожало. Но отчего же так звучно ударялось о ребра сердце?

В келье было прохладно. Алана закрыла бы окно, но она не видела ни рам, ни запоров, будто просто кусок стекла впаяли в камень. Раньше она бы назвала это невозможным, но чем дольше находилась среди магов, тем меньше удивлялась тому, что выбило бы прежнюю Алану из колеи на неделю — а окно даже не было одним из таких чудес.

Намотав одеяло плащом на плечи, Алана подошла к стеклу. Зажигать свет в металлических сферах она уже научилась, но шептать ей не хотелось. Алана положила