– А я пойду. Почему бы и тебе не пойти?

– О, не знаю. Я никогда не бывала на этих встречах школьных друзей.

– Я хочу, чтобы ты пришла, – сказал он. – Тогда бы мы с тобой вдоволь наговорились. Понимаешь, сейчас мне нужно идти. Слушай, в следующую среду, пожалуйста, приходи.

– О, не знаю… – мялась я.

– Ну давай, – соблазнял он.

– Ну… может быть… я не…

– Хорошо, ты придешь, Толстушка Тротт, – заметано. Вот будет здорово!

– Вот будет здорово! – сказала я на следующий день Лиззи по телефону. – Пожалуйста, пойдем.

– Ну, я бы пошла. Теоретически. Но мне нужно согласовать это с Мартином.

– Извини, что?

– Мне нужно согласовать это с Мартином, – повторила она медленно. – Знаешь, с Мартином, моим мужем.

– Ну конечно.

– Только чтобы убедиться, что он не против.

– О, ну… это хорошая идея, – сказала я. – Спроси у него.

Я слышала шумы в телефоне, стоящем на буфете времен Георга III, и стук шагов Лиззи, эхом разносящихся по холлу.

– Дорогой, – зазвучал ее голос, – Тиффани спрашивает, не хочу ли я пойти на встречу выпускников, это будет в Обществе юристов в следующую среду. Но я ей сказала, что сначала спрошу у тебя. Так вот, я спрашиваю. Значит, ты не против? Ты уверен, дорогой? Ты уверен, что я тебе не понадоблюсь? И ты не будешь возражать, чтобы самому уложить девочек спать? Ты уверен? Тогда ладно. Я скажу ей, что пойду, хорошо? Если ты действительно уверен, что тебя это не затруднит. Спасибо, дорогой.

Затем она вернулась к телефону.

– Прекрасно, – объявила она. – Он сказал, что не против. Это очень любезно с его стороны. Так что я пойду с тобой. Мы снова увидим всех этих мальчишек. Вот будет смеху! И есть еще одна причина, Тиффани, чтобы туда пойти.

– Какая же?

– Ты можешь там встретить кого-нибудь, кто тебе действительно понравится!

Это верно. И в самом деле, такая возможность не исключена. Мне уже приходило в голову, что там могут быть ребята, которые, как Ник, превратились за прошедшие годы из противных гусениц в красивых бабочек.

Итак, в следующую среду мы с Лиззи встретились у метро на Чансери-лейн. Она выглядела очень элегантно в черном брючном костюме от Донны Каран с бархатным, вышитым серебряной нитью шарфом. Ее короткие белокурые волосы были зачесаны за изящные ушки. Настроение у нее было мирное, и она улыбалась, на время утратив свой – как бы поточнее выразиться? – жесткий взгляд.

– Как поживает Мартин? – спросила я между прочим, когда в поле зрения появилось здание Общества юристов.

– У Мартина все прекрасно, – сказала она с блаженной улыбкой. – Он в полном порядке.

– Так, значит, у него ничего нет с Джейд Джевел? – спросила я.

На самом деле ничего такого я не спросила.

– Хорошо, – сказала я.

– Знаешь, этот уикенд, который он провел у матери, так подействовал на него, – добавила она. – Он вернулся оттуда каким-то – не знаю, как бы это сказать, – уверенным, что ли, целеустремленным. Возможно, благодаря рубке дров, которой он занимался.

– Возможно.

– Рубка дров – это такое полезное мужское занятие, да?

– О да.

– Мне нравятся мужчины, которые ведут себя по-мужски, – заявила она. – А тебе?

– Э-э, да, – сказала я, а у меня перед глазами возник Алекс, облаченный в шелковое кружевное платье.

– Мы заказали новый диван, – сообщила Лиззи. – Я больше не сержусь из-за того, другого.

– Такого же цвета?

– О нет, – сказала она, – только не тот ужасный бледно-желтый цвет. Совершенно непрактично. Теперь я это поняла. Нет, он будет ярко-красным. «Кларет», думаю, назвала бы ты, или, возможно, «Бордо». Или, может, «Глинтвейн». Мы дадим ему прозвище в Рождество, – добавила она.

– Хорошая идея, – одобрила я. Ты можешь предложить Мартину втереть в него немного мясного пирога и бренди и затем поджечь. – Вот мы и пришли.

Мы поднялись по ступеням в здание Общества юристов и затем спустились вниз в гардероб.

– Знаешь, мне как-то не по себе, – сказала я, тщательно подправляя помаду на губах. – Эти парни не видели нас двадцать лет – что, если они нас не узнают? – Страх сжал мне сердце. – Что, если они спросят, кто мы такие?

– Не будь такой пессимисткой, Тиффани, – успокоила меня Лиззи, поправляя прическу. – Я уверена, что они все как один скажут, как молодо мы выглядим. – Она отступила назад и оценивающе посмотрела на свое отражение в зеркале. – Знаешь, мы действительно выглядим превосходно…

– …учитывая, что нам практически пятьдесят.

– Несомненно. Но знаешь, что поразительно, Тиффани, – сказала она, слегка тронув «Опиумом» за ушами.

– Что?

– Мы учились вместе с семью сотнями мальчишек, и вот спустя два десятка лет ты все еще не замужем!

Мы поднялись по лестнице в библиотеку, чтобы выпить коктейль перед ужином. Вдоль стен выстроились стеллажи с юридическими книгами в кожаных переплетах, толстыми, словно телефонные справочники. Две сотни мужчин в смокингах стояли маленькими группками с бокалами в руках, курили и громко болтали.

– …нет, нет, нет, я жил в пансионе Дьюар. С малышом, как бишь его, Даунером.

– Я был в пансионе Гордон. И я единственный, кто вел себя прилично, – ха, ха.

– …моим фагом был Трипп-младший. А кто был твоим?

– …малыш Али Ассид. В пансионе он был воришкой. А сейчас судья.

– Невероятно! Черный судья!

– …о господи, всегда гадал, зачем это женщины пользуются всякими там гелями. Хорошо, что раньше их не было.

– …ты слышал о Кокейне? Чертовски досадно. Хороший был человек. Получил пять лет.

В дальнем конце комнаты на стене висел план: где кто должен сидеть за столом, с годом выпуска у каждой фамилии. Лиззи устремилась туда.

– По крайней мере есть несколько парней из нашего выпуска, – сказала она, напрягая голос, чтобы перекричать шум. – Но ни одна из девчонок, кажется, не пришла. Я думала, что Айла Морей может здесь оказаться. Во всяком случае, Хеннесси, Джемисон и Басс пришли. И – вот здорово! – Джонни Ротман будет. Он мне всегда нравился. Он интересовался историей, как и я. Слышала, он сейчас в телевизионной драме, – может, он сможет предложить мне какую-нибудь работу, просто на время, конечно, пока я не начну консультировать…

– Эй, Бьюнон, бой-баба Бьюнон!

Лицо Лиззи застыло от ужаса. К нам подошел краснолицый человек с бородой, начинающейся от самых бровей. Роджер Сикс-Пак! Сумасшедший ирландец. Господи, какой он старый. Выглядит устрашающе. На вид можно дать сорок восемь, но ему никак не может быть больше тридцати девяти.